Пантелеймон Кулиш - Повесть о Борисе Годунове и Димитрии Самозванце

Между тем Годунов сложил с себя заботы правления и удалился в монастырь к сестре — «плакать с нею и молиться о Фёдоре.» Бояре предложили народу присягнуть, до избрания царя на имя верховной думы; но народ не хотел слышать о правлении боярском и признавал над собой одну царицу, не смотря на её пострижение. Когда же ему объявили, что царица, оставя свет, не может заниматься делами царства и что необходимо присягнуть боярам, иначе государство разрушится в безначалии, — тысячи голосов воскликнули: «Пускай же царствует брат её!» Возражать против этого никто не осмелился. Каждый спешил показать усердие к будущему царю, и тот же час главы духовенства и дворянства, в сопровождении народа, отправились в Новодевичий монастырь. Там патриарх, от имени отечества, умолял инокиню Александру благословить брата на царство и прекратить смятение народа, пока враги иноземные не узнали, что Русь без государя. Потом обратился к Борису с самыми убедительными просьбами вступить на престол покойного друга и родственника.

Исполнилось давнее желание Годунова. Сердце его трепетало от радости; но ему нужно было уверить народ, что он никогда не мечтал о державном сане, что, рожденный верным подданным, смотрит на него со страхом и благоговением, что одна преданность воле царской и благу отечества управляла всеми его действиями, что уступает корону знатнейшему и достойнейшему из бояр, а за усердие соотечественников обещает «радеть о государстве не только по-прежнему, но и свыше прежнего.» Все это высказал он с искренностью, в которой трудно было бы усомниться, и решительно отказался от престола. Сколько ни убеждал его патриарх примерами из церковной и светской истории, что Бог неоднократно воздвигал народам царей из ничтожества, сколько ни грозил гневом небесным за презрение молений всего царства, Борис остался непреклонен. Народ разошелся по домам в унынии.

Но патриарх и бояре надеялись еще на собрание земской думы: разослали по всему царству повеления выслать в Москву из каждого города по 8 или 10 выборных от духовенства, от чиновников военных и гражданских, от купцов, мещан и хлебопашцев, для избрания царя. Эти выборные съехались в столицу под влиянием монашеских внушений и были поражены известиями об отказе правителя и о напрасных молениях патриарха Иова, не перестававшего ездить в Новодевичий монастырь и «со слезами» убеждать Бориса тронуться сиротством государства. Народ терялся в недоумении, на кого обратить выбор. Некоторые предлагали Симеона, так называемого царя и великого князя Тверского [15] Это был пленный царь казанский Эдигер. Служа верно России и приняв веру христианскую, он приобрел милость Иоанна IV, имел в Твери пышный двор и власть наместника; но в царствование Фёдора должен был выехать оттуда и жить уединенно в своем селе Кушалине. Что его думали возвести на престол Фёдоров, доказательство этому, находится в присяге, предписанной в последствии Борисом боярам, сановникам и народу. Там сказано: «также мне Семиона Бекбулатова и иного никого на Московское государство не хотети.» Собр. Гос. Гр. и Д. II, 192. ; другие возражали, что Симеон — перекрещенный татарин, правда, ревностный в благочестии, но что гораздо лучше избрать на царство одноплеменника из потомков древних владетельных князей русских. Столица превратилась в шумное сборище спорщиков. Отсутствие правителя чувствовалось в бессилии судебных мест и в повсеместных беспорядках. В Смоленске, Пскове и в других городах воеводы не слушались один другого и не повиновались предписаниям верховной думы. В добавок ко всему, приверженцы Годунова распустили слух, что татаре вторгнулись в Россию. Ужас распространился в народе. «Кто теперь поведет нас на врага?» восклицали москвичи: «хан будет под Москвою, а мы без царя и защитника!»

В этот важный момент патриарх Иов созвал в Кремле земскую думу, или государственный собор, составленный из знатнейшего духовенства, двора, сановников и людей выборных всех сословий из всех областей. Представив горестное положение государства без государя и отказ Годунова принять царский венец, он просил земский собор «объявить свою мысль и дать совет, кому быть государем», но, не ожидая его мнения и совета, тут же сказал: «А у меня, Иова патриарха, и у всего освященного вселенского собора, и у бояр, и у дворян, и у приказных у всяких людей, и у гостей, и у всех православных христиан, которые есть на Москве, мысль и совет у всех единодушно, что нам, мимо государя Бориса Фёдоровича, иного государя никого не искать и не хотеть.» Ясно, что созвание земского собора было только формою, для утверждения в уме народа справедливости избрания. Ни один голос не возвысился против предложения патриарха. Выборные только затем и были здесь, чтоб сказать да от всего царства. Большая часть собрания, озадаченная прежде отказом Годунова и потерявшись в предположениях, кому царствовать, радовалась теперь искренно, что нашла дорогу, с которой было сбилась. Прочие прикрывали недостаток внутреннего довольства буйным выражением восторга. Похвалам Годунову не было конца. Перебраны были все его добрые свойства, все заслуги отечеству. Бояре превозносили перед народом его деятельность, славили за сохранение царства, за возвышение России в глазах иноземных держав, за усмирение татар и шведов, за обуздание Литвы, за расширение владений русских, за утверждение тишины и правосудия в государстве; выставляли милости его войску и всему народу; припоминали любовь к нему не только покойного царя, но и самого Иоанна Васильевича. В заключение, патриарх напомнил собранию, как Фёдор, после победы над ханом, возложил на Бориса златую царскую гривну (цепь с медальоном) и, исполненный св. духа, прообразовал этим его воцарение, предопределенное небом. Раздались новые клики: «Да здравствует государь наш Борис Фёдорович!» и патриарх повершил великое дело избрания торжественным воззванием: «Глас народа — глас Божий. Буди, что угодно Вседержителю!»