Пантелеймон Кулиш - Повесть о Борисе Годунове и Димитрии Самозванце

Множество гниющих трупов, разбросанных без погребения по лесам, селам и даже по дорогам, неестественная пища, изнурение физических сил в народе и безнадежное уныние произвели заразительную болезнь, холеру. Люди умирали повсеместно в страшном количестве. В одной Москве погибло от голода и заразы более 500 тысяч человек. Борис, боясь распространения морового поветрия, велел подбирать трупы, завертывать на счет казны в белые саваны, обувать в красные башмаки и хоронить за городом. А чтоб доставить бедным людям средства к пропитанию, заложил огромные постройки. Кроме того, волею и неволею скуплены от казны во всем государстве по низкой цене хлебные запасы у богатых помещиков и монастырей, отысканы в отдаленных местах огромные, поросшие кустарником, скирды ржи и смолочены немедленно; все это доставлялось в столицу и в другие города и раздавалось народу за умеренную цену, а вдовам, сиротам и немцам безденежно. Деятельная заботливость правительства прекратила наконец бедствия голода, но следствия его были пагубны для царя и царства.

Во-первых, он заметно уменьшил народонаселение России. Многие деревни остались совершенно пусты: одна часть жителей вымерла на месте, другая ушла за царскою милостынею и не возвратилась; остальные разбрелись по казацким станицам, по разбойничьим притонам, пошли слоняться вечными бобылями из двора в двор по зажиточным людям. Вместе с тем значительно уменьшились доходы и силы государственные; многие богатые дома обеднели; торговля сильно упала.

Во-вторых, пороки, вкоренившиеся в народе еще в эпоху княжеских усобиц и развившиеся со времен Иоанна IV до Бориса в полу-азиатской цивилизации, чуждой просвещенных понятий общественных, дошли теперь до ужасающей степени. Уже не одни иностранцы, охотно видевшие в русских черную сторону, но и сами русские не находят слов для описания повсеместного разврата совести и всех естественных чувств в низших и высших слоях общества, в светских людях и в самом духовенстве [35] Авр. Палицын, 20, 21: «В объедение и пьянство велико и в блуд впадохом, и в лихвы, и в неправды, и во вся злая дела... Егда гладом наказа нас Господь, мы же в злейшая впадохом, и не только простии, но и чин священствующих. Многа же ина зла, еже в нас содеяся, ихже не мощно исписати, ни изглаголати.» . «Во всех сословиях», говорит беспристрастнейший из иноземцев, живших тогда в Москве [36] Бер, 43,44. , «завелись раздоры и несогласия; никто не имел ни к кому доверия [37] Черта, замеченная и Флетчером: «Москвитяне никогда не верят словам, потому что никто не верит их слову.» ; цены товарам возвысились неимоверно; богачи брали росты более жидовских и мусульманских; бедных везде притесняли; все продавалось вдвое дороже; друг ссужал друга не иначе, как под заклад, втрое превышающий занятую сумму, и сверх того брал 4 процента еженедельно; если же заклад не выкупался в определенный срок, то пропадал невозвратно. Не буду говорить о пристрастии к иноземным обычаям и одеждам, о нестерпимом, глупом высокомерии, о презрении к ближним, о неумеренном употреблении пищи и напитков, о плутовстве и прелюбодействе. Все это, как наводнение, разлилось в высших и низших сословиях.» [38] Шаум, увлекаемый набожною пылкостью своего духа, еще мрачнейшими красками описывает развращение нравов тогдашних русских. См. Tragedia Demetrio-Moscovitica, р. 3.

В-третьих, голод и царские милостыни умножили до невероятного количества число нищих. Эта часть народа уже и при Фёдоре отличалась наглостью нестерпимою: днем оборванные бродяги неотступно требовали у всякого встречного милостыни: «Дай, или убей меня!» а ночью крали и грабили, так что в темный вечер не всяк решался выйти из дому. В эпоху голода, они привыкли бунтовать беспрестанно, нападать на дома зажиточных граждан, расхватывать съестные припасы на самих рынках [39] Шаум, Tragedia Demetrio-Moscovitica, 3: «Никто не мог продавать хлеба, ни показать на рынке, не подвергая себя опасности и не причиня бунта.» , привыкли презирать строгость полиции и торжествовать над нею. Безмерная масса людей бедных, бездомных, разорвавших семейные и общественные связи, скопилась страшною тучею над благоустроенною частью народонаселения и готова была разразиться всеми ужасами охлократии при всяком колебании государства.

В-четвертых, несмотря на закон об укреплении за помещиками вольных земледельцев и слуг, явились постоянные побеги крестьян; помещики преследовали беглецов, отыскивали их в чужих имениях, дрались за них самоуправно, или заводили бесконечные тяжбы, растравляя взаимную вражду друг к другу и изгоняя из своего сословия единодушие. Крестьяне между тем бродили по лесам и пустыням, спасаясь от ловитвы, как дикие звери; закаляли сердца в ненависти ко всему высшему сословию и с отчаяния решались на грабеж и смертоубийства. Это сделалось наконец так ощутительно, что Борис в 1601 году снова позволил вольный переход крестьян от мелкопоместных владельцев к мелкопоместным. Но было уже поздно: одичалые, развращенные в бурлачестве и разбоях поселяне не возвращались к прежнему быту, а между тем мирные крестьяне обрадовались нежданному послаблению непривычной еще неволи, и, в отмщение господам, спешили переходить к другим владельцам. С своей стороны помещики, привыкшие уже смотреть на них, как на собственность, употребили в дело все преимущества сильного, чтоб удержать их на землях, или ограбить до последних животов. [40] Царь Вас. Ив. Шуйский, в указе своем, 1607, говорит: «Переходом крестьян причинилися великие крамолы, ябеды и насилия немощным от сильных.» (Судебник Татищ.) В самом указе Бориса Годунова, 1601, не без причины дается следующая инструкция полиции: «А из-за которых людей учнут крестьян отказывати (т. е. освобождать для перехода к другому помещику), и те б люди крестьян из-за себя выпускали со всеми их животы, безо всякие зацепки, и во крестьянской бы возке промеж всех людей боев и грабежей не было, и сильно бы дети боярские крестьян за собою не держали.» Акты Арх. Эксп. II, № 20. Это к прежним беднякам прибавило новых, равно ожесточенных, равно наклонных к бродяжничеству и готовых на все злодейства, внушаемые притеснениями сильных и безотрадным отчаянием. Но всего более размножилось этих опасных для общества и государства людей во время голода. Богатые владельцы, обрадовавшись учреждению холопьего приказа, закабалили себе еще со времен Фёдора всех вольных слуг, которыми обыкновенно бывали наполнены дворы боярские. Многие, до общенародной известности нового учреждения, постарались самыми выгодными условиями заманить к себе в дома как можно больше людей, сведущих в ремеслах и искусствах, или отличающихся телесною силою, красотою, ростом, а особливо уменьем рубиться на мечах и опытностью в воинском деле, брали с них насильствами и разными муками служилое обязательство, представляли его в приказ, и лучшие вольные люди делались таким образом вечными холопами. Этого мало: даже люди издревле благородные, владевшие наследственными селами и вотчинами, очутились, с помощью приказа, рабами бессовестных богачей. Когда же настал повсеместный голод, помещики безбожно выгоняли этих несчастных из домов, иные, правда, с отпускными, но большая часть и под грозою общего бедствия коварно рассчитывали, что без отпускных можно будет в лучшую пору опять взять их к себе, а с теми, кто приютил их в голодное время, завести выгодные тяжбы [41] Борис издал в 1603 г., августа 16, указ, по которому господа непременно обязывались, ссылая холопей для прокормления, выдавать им отпускные; которые же не получат отпускных, тем будет выдавать их холопий приказ; но это было позднее лекарство! . Изгнанные таким образом холопи должны были или погибать от голоду, или хвататься за все возможные средства к существованию. В годину общего замешательства по дорогам было везде просто, без застав, и они уходили на границы государства, особенно литовскую украйну, где малолюдные пустыни давали безопасное убежище для всякого преследуемого законом и были удобны к заведению разбойничьих шаек. Туда же пробирались и холопи бояр опальных, Романовых, Черкаских и других, пылая ненавистью к Борису и нося на теле следы пыток за господ своих. Борис, запретя кому бы то ни было принимать к себе этих холопей, заставил их скитаться без пристанища и сам приготовил себе в них мстителей.