Игорь Морозов - Феномен куклы в традиционной и современной культуре. Кросскультурное исследование идеологии антропоморфизма

Илл. 89

Обряд «похорон кукушки» необходимо рассматривать в одном ряду с известным западно-русским и полесским обрядом «похорон или вождения стрелы (сулы, весны)» [см.: Барташевич 1983, с. 55–60; Пашина 1986, с. 44–55; Гусев 1986, с. 63–76; Гусев 1987, с. 131–146; Савельева 1996, с. 187–195; и др.]. Ядром этого обряда нередко является церемония «похорон» (каждая из участвующих в церемонии женщин закапывает «какую-либо свою вещь» в жите), после чего участницы катаются по житу, поют песни или водят хороводы. Судя по материалам, приводимым В. Е. Гусевым, закапывать могут «различные мелкие предметы – сережки, гребенки, шпильки, монеты», приговаривая при этом: «Пашоў Гасподзь на небяса, / Пацягнуў жыта за каласа», – что должно способствовать хорошему росту колосьев и богатому урожаю [Гусев 1986, с. 65]. Н. М. Савельева отмечает, что «когда „стрела“ приходила в жито, одна из уважаемых женщин закапывала (или просто клала в жито) хлеб и денежку, ленточку или что-нибудь другое и произносила пожелания всем благополучия и хорошего урожая» [Савельева 1996, с. 188]. Среди прочих предметов могут зарывать и куколки, аналогичные описанным выше. Так, в Ветковском р-не Гомельской обл. «вясна – от Пасхи до Ўшесстя. Ўшесстя – проводы вясны. На Ўшесстя зарывають вясну: делають ляльку, нясуть ў жито, зарывають» [Пашина 1986,

с. 45]. Аналогичные примеры приводит Т. И. Кухаронок – см. илл. 90, М. Е. Етапнева подготавливает куклу к обряду «похороны стрелы» [Кухаронак 2001, с. 102, д. Бартоломеевка Ветковского р-на]. Совпадение календарных сроков (Ўшесстя = Вознесение) в данном случае подчеркивает неслучайность переклички других деталей обряда.

Более архаические варианты «похорон птицы» представлены в обряде «похорон шуляка», бытовавшем в Подольской губ. (ныне Винницкая обл.) и на Волыни («гонити шуляка») [Гура 1997, с. 548]. Так, в Винницком уезде (с. Бохоник) в первый день Петровского поста бабы изготавливали «шуляка» из платков, делали ему клюв и ноги из прутиков, обернутых тряпками, и шапку из пяти свернутых платков. Затем клали фигурку шуляка на разостланный на земле платок, по углам которого были насыпаны кучки различных зерен, а между ними по четырем сторонам платка расставлены хлеб, лук, сыр и мясо, к которым бабы поочередно поворачивали «шуляка» клювом. Остановив его на мясе, они пили водку и приговаривали, обращаясь к «шуляку»: «Не дывысь на куры, а дывысь на падло. Не йды до курей, а иды до падла». Две бабы, сделав из платков фигурку маленького коршуна («мале шуляченя») и изображая птиц, убаюкивали его, а потом будили, клали под крыло большому шуляку, плясали и пели: «Мы сегодня шуляченка сого спіймалы / ‹…› / Шуляк на мою обирку летыть, / Идыть же-но помогайте, / Бо вже мою курочку исть!» В конце разрывали «шуляка» на части, которые распределяли между собой, и устраивали совместную пирушку [Венгрженовский 1895, с. 284–289; цит по: Гура 1997, с. 545–546]. На связь этого обычая с обрядами «вождения стрелы», «проводов или похорон русалки» и «крещения и похорон кукушки» указывает А. В. Гура [Гура 1997, с. 546–551].

Отметим, что «похороны» в обрядово-магических практиках выступают как многозначный символ. Например, чтобы погубить кого-нибудь насмерть, одевают птицу как человека, дают ей имя этого человека и хоронят ее [Познанский 1995, с. 133, со ссылкой на Бартоша]. Однако в описанных выше практиках «похороны» (спрятывание) предмета гораздо ближе по смыслу к церемониям упрятывания чуринги инициируемыми юношами у австралийских аборигенов [Берндт 1981, с. 166, 199, 204–205; Белков 1997].

Илл. 90

Вообще как в традиционной, так и в современной детской субкультуре разного рода акции, связанные со «спрятыванием», часто символизируются как «похороны». Нередко это действительно связано с захоронением мертвой птицы или других мелких животных. С. Б. Адоньева, например, упоминает похороны ежика, гусеницы, стрекозы [Адоньева 1999а, с. 120, 124, 125]. «Кукол мы не хоронили, а птичек хоронили в Воронеже. Да. Эт уже я приехала, пошла в первый класс. Жаль было что птичка умерла. Да. В коробочку её клали. Да. Какие-то каробочки были. В коробочку клали. Вот. Мы её тогда лоскутиками яркими накрывали, а потом ухаживали за могилками. Да, и цветы чтоб обязательно были! Клали, я вот помню, желтенькие эти цветочки, лютики клали на могилку. Да, наверно, это так велося…» [ЛА МИА, с. Пушкино Добрынинского р-на Воронежской обл.].