Леонид Беловинский - Жизнь русского обывателя. От дворца до острога

То, что для нас сегодня кажется естественным, поразило бы нас своей необычностью, окажись мы каким-то чудом на старом производстве. Ведь простейший напильник (он тогда назывался терпугом) насекался острым зубилом вручную: тысячи строго параллельных бороздок, не уже и не шире, не глубже и не мельче необходимого! А вручную «трещеткой» просверлить тысячи дыр под заклепки в тех же паровых котлах или в конструкциях железнодорожных мостов, в бортах кораблей!.. Пневматические «сверлилки» появились лишь в ХХ в.

Нынче с гордостью и много пишут о том, как динамично развивалась дореволюционная Россия, какие блистательные перспективы сулило ей будущее, не окажись на ее пути злокозненных большевиков, на немецкие деньги сделавших революцию. Не худо бы подумать и о тех, чьим адским трудом производились те рельсы, которые соединили Владивосток с Петербургом, и были переброшены через могучие сибирские реки ажурные мосты. Может, и их доля есть в революции? Другое дело, что революции не меняют промышленных технологий, а лишь отбирают власть у одних и отдают другим, точно так же не заработавшим ни куска хлеба собственными руками…

Приписка и покупка крестьян к заводам были прекращены еще в XVIII в., а в XIX в. разрешено было их освобождение: устаревшее посессионное право ограничивало инициативу предпринимателей, которые, впрочем, мало стеснялись им и постоянно нарушали. Казенные и кабинетские предприятия стали использовать труд «непременных мастеровых», набиравшихся путем рекрутирования, как солдаты, с наследственным положением, а купечество все шире стало прибегать к наемному труду. Однако окончательно приписные и посессионные рабочие были освобождены только с отменой крепостного права.

Кроме того, до конца XIX в., главным образом на рудниках, приисках, солеварнях, а отчасти и в металлургии у печей, использовался труд ссыльно-каторжных, разумеется неквалифицированный, требовавший лишь огромных физических усилий. В своем месте читатель сможет познакомиться с «картинками» работ каторжников в сибирских рудниках. Поистине, это была настоящая каторга. Но рядом с каторжными трудились вольные горнозаводские рабочие: «Разница была одна: у каторжных за содеянные преступления положены были сроки, у заводских служителей работа была бессрочная, и то только потому, что они родились от таких же заводских служителей и подзаводских крестьян. Бывали случаи, что последние нарочно делали преступления, чтобы сделаться каторжными, а стало быть, попасть в срочные работы» (106; 160). С 12 лет сын горного служителя поступал уже на работы, сначала легкие и только летом, а с 18 лет наравне с каторжниками впрягался в настоящую работу. Работы продолжались 25 лет – если рабочий поступал из рекрут и 35 – если был сыном заводского служителя или солдата местного конвойного батальона. «Таким образом, служитель, получая одинаковое жалованье и содержание с ссыльно-рабочим, разнился тем, что работа для него была почти бессрочною, тогда как ссыльнокаторжный имел в перспективе самый долгий срок – двадцатилетний. Те же дела тех же архивов переполнены рассказами о случаях побегов с работ горных служителей… Они совершали в бегах преступления для того, чтобы получить наказание плетьми, или шпицрутенами, и быть записанными в разряд ссыльнокаторжных, то есть срочных горных работников», – писал известный бытописатель, обследовавший сибирскую каторгу, С. В. Максимов (106; 266–267). Вот так: обследовал каторгу, а написал о «вольных» рабочих!

Но пришло время и каторжники покинули рудники, а рудничные работы оказались полностью в руках вольнонаемных – освобожденных в 1862 г. заводских работников. Работали они в течение двух недель по 12 часов, а третью неделю отдыхали. Вознаграждение у них было по-прежнему одинаковое со ссыльными: на заводах и рудниках по 50 коп., на золотых промыслах – по 2 руб., да еще казна прибавляла к этому по 2 пуда муки в месяц.

Все это было в «процветающей» и «динамично развивавшейся» России.

Была еще одна категория «рабочих» – крепостные крестьяне на помещичьих мануфактурах. Все более нуждаясь в деньгах (с развитием понятий о роскоши и комфорте натуральное хозяйство все менее удовлетворяло помещиков), душевладельцы все чаще заводили свои предприятия, в основном для переработки собственного сырья. Для их обслуживания использовались и свои крепостные, обычно работавшие «брат за брата»: один человек из семьи постоянно жил и трудился на мануфактуре, за что вся семья освобождалась от повинностей. Семье, разумеется, было хорошо, но положение таких мастеровых граничило с рабством, что сильнейшим образом воздействовало на нравственность таких рабочих. Они считались кончеными людьми, и пьянство, воровство, разврат, полная аморальность были неотъемлемыми признаками помещичьих мастеровых. Впрочем, такие рабочие, сравнительно немногочисленные (помещичьи фабрики были небольшими), сосредоточивались почти исключительно в деревне, перерабатывая сельскохозяйственное сырье.