Естественно, что во время глубокого траура не появлялись в общественных местах: в театре, концертах и т. д. Обыкновенные визиты начинали делать только после окончания глубокого траура. До его сложения не принимали участия в свадьбах и не бывали на вечерах. Только в конце траура разрешалось снять его временно по случаю какого-либо радостного события в семье: например, при бракосочетании близких родственников и знакомых снимали траур только на этот день
Само собой разумеется, что десятки и сотни глаз следили за соблюдением траура только членами светского общества; люди несветские не имели столько соглядатаев и не были столь стеснены условностями.
Описанные правила относятся к либеральному концу XIX в. А вот как дело обстояло на 100 лет раньше: «Все мы, четыре сестры, носили траур (по отцу. – Л. Б. ) два года. Теперь все приличия плохо соблюдают, а в мое время строго все исполняли и по пословице: «родство люби счесть и воздай ему честь» – точно родством считались и, когда кто из родственников умирал, носили по нем траур, смотря по близости или по отдаленности, сколько было положено. Вдовы три года носили траур: первый год только черную шерсть и креп, на второй год черный шелк и можно было кружева черные носить, а на третий год, в парадных случаях, можно было надевать серебряную сетку на платье, а не золотую. Эту носили по окончании трех лет, а черное платье вдовы не снимали, в особенности пожилые. Да и молодую не похвалили бы, если б она поспешила снять траур.
По отцу и матери носили траур два года: первый – шерсть и креп, в большие праздники можно было надевать что-нибудь дикое (серое. – Л. Б. ) шерстяное, но не слишком светлое, а то как раз, бывало, оговорят: Такая-то совсем приличий не соблюдает: в большом трауре, а какое светлое надела платье».
Первые два года вдовы не пудрились и не румянились; на третий год можно было немного подрумяниться, но белиться и пудриться дозволялось только по окончании траура. Также и душиться было нельзя, разве только употребляли одеколон, оделаванд и оделарен дегонри… Богатые и знатные люди обивали и свои кареты черным, и шоры были без набору, и кучера и лакеи в черном.
По матушке мы носили траур два года, – так было угодно батюшке, и по бабушке тоже, может быть, проносили бы более года, да я вышла замуж, и потому мы все траур сняли.
Когда свадьбы бывали в семье, где глубокий траур, то черное платье на время снимали, а носили лиловое, что считалось трауром для невест» (148; 108).
Да и, вообще, костюм должен был строго соответствовать месту и времени, и нужно было точно знать, когда надевать белый галстук, а когда черный, белый, черный или цветной жилет, черный или цветной фрак и какого цвета должны быть к нему панталоны. В противном случае окажешься смешным, а это – смерть для светского человека.
Так легко ли быть светским человеком?
Велик ли был «большой свет»? Читатель, верно, обратил внимание, что в главе постоянно фигурируют одни и те же фамилии: Шереметевы, Гагарины, Голицыны, Воронцовы, Волконские… В «Великосветском ежегоднике» (выходил и такой!) за 1914 г. значатся 7200 представителей петербургской знати. Но, вообще, понятия «большой свет», или просто «свет», «высшее общество», или просто «общество» были довольно широкими. Кроме неслужащего богатого барства, сюда входили и служащие, делавшие вид, что служат, или прислуживавшие, чиновники, офицерство и даже, в незначительных размерах и большей частью во второй половине XIX в., лица свободных профессий, нередко выходившие из того же богатого барства. Кем был граф Л. Н. Толстой? Офицером? Богатым барином? Человеком свободной профессии? И тем, и другим, и третьим в разные периоды своей жизни, но одновременно светским человеком, пусть и бежавшим света в период своего опрощения. Кем был философ, профессор и ректор университета князь Е. Н. Трубецкой? Так же светским человеком. «Общество» давало пустышек, но из него рекрутировалась и немалая часть русской интеллигенции; естественно, в нем циркулировали или даже вырабатывались разнообразные общественные убеждения, мнения или просто модные поветрия.
Свет включал в себя и придворных, и чиновников высших рангов с семействами, и военных, разумеется, главным образом гвардейцев. Но здесь речь шла преимущественно о дворянстве неслужащем. За счет чего же жило оно, чтобы держать салоны, принимать в гостиных, появляться в клубах? Конечно, за счет имений, за счет крепостных. Заключая свою прекрасную книгу о «Грибоедовской Москве», М. О. Гершензон писал: «На злачной почве крепостного труда пышно-махровым цветом разрослась эта грешная жизнь, эта пустая жизнь…» (48; 105). Поэтому после отмены крепостного права светское общество начало потихоньку хиреть и разжижаться чуждым элементом. Но был еще один, может быть, более важный источник материального благосостояния: долги… Долги казенные и частные.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу