Леонид Беловинский - Жизнь русского обывателя. Изба и хоромы

Керосиновые лампы

Таким образом, роскошь обстановки и многочисленность апартаментов должна была иметь причиной не только большие доходы. Требовались и иные факторы, например, стремление к комфорту. Понятие об этом было весьма туманным, комфорт подменялся роскошью, да и она была относительна: очень долго требования к быту были очень скромными даже у богатейшего дворянства. Князь М. Щербатов, автор знаменитого сочинения «О повреждении нравов России», пускавший ядовитые стрелы против непомерного усиления роскоши, в то же время отмечает: «Однако при всем сем еще очень мало было сервизов серебрянных, да и те большая часть жалованыя государем. Степан Федорович Апраксин, человек пышный и роскошной, помнится мне, до конца жизни своей, на фаянсе едал, довольствуясь иметь чаши серебрянныя, и я слыхал от Ивана Лукьяновича Талызина, что он первый из собственных своих денег сделал себе сервиз серебрянный» (119; 73). Дочь богатейших помещиков (5 тыс. душ), Янькова вспоминала: «Когда матушка была еще жива, стало быть, до 1783 года, приносили в чайную большую жаровню и медный чайник с горячею водой. Матушка заваривала сама чай. Ложечек чайных для всех не было; во всем доме и было только две чайные ложки: одну матушка носила при себе в своей готовальне, а другую подавала для батюшки» (9; 24–25). Так что упоминание А. С. Пушкина о том, что Ларины подавали гостям для пробы варенья «с одною ложечкой на всех» не было иронией: просто так было принято жить в старинных семействах. Вспомним, что у гоголевского Собакевича, по-видимому далеко не бедного помещика, обстановка была как раз самой простой, вплоть до того, что на стенах висели дешевые гравюры, чуть ли не лубочные листы, разносившиеся офенями. Да и у Манилова комнаты тоже не блистали роскошью, хотя Чичиков как раз выбрал для своих визитов именно богатых помещиков. И значительно проще их жила Коробочка, владелица «без малого восьмидесяти» душ. «В то давнопрошедшее время, то есть в конце 40-х и в 50-х годах ХIХ столетия, – пишет Е. Н. Водовозова, – дворяне нашей местности, по крайней мере те из них, которых я знавала, не были избалованы комфортом: вели они совсем простой образ жизни, и их домашняя обстановка не отличалась ни роскошью, ни изяществом. В детстве мне не приходилось видеть даже, как жили богатейшие и знатнейшие люди того времени… Ничего подобного не было в поместьях, по крайней мере верст на двести кругом. Не говоря уже о мелкопоместных дворянах, которых было особенно много в нашем соседстве, но и помещики, владевшие 75 – 100 душами мужского пола, жили в небольших деревянных домах, лишенных каких бы то ни было элементарных удобств и необходимых приспособлений. Помещичий дом чаще всего разделялся простыми перегородками на несколько комнат, или, точнее сказать, клетушек, и в таких четырех-пяти комнатюрках, с прибавкою иногда флигеля в одну-две комнаты, ютилась громаднейшая семья, в которой было не только шестьсемь человек детей, но помещались нянюшки, кормилица, горничные, приживалки, гувернантка и разного рода родственницы… Приедешь, бывало, в гости, и как начнут выползать домочадцы, – просто диву даешься, как и где все они могут помещаться в крошечных комнатках маленького дома.

Совсем не то было у нас, в нашем имении Погорелом: сравнительно с соседями у нас был большой, высокий, светлый и уютный дом с двумя входами, с семью большими комнатами, с боковушками, коридором, с девичьей, людскою и с особым флигелем во дворе» (19; 122–123).

Да и не только мелкопоместные жили «просто»: зачастую не было привычки к, даже не роскоши, простому удобству, и у богатых провинциальных помещиков. Вот николаевский жандарм Стогов приехал присмотреть себе невесту к симбирскому помещику. «Дом небольшой, деревенский, прост даже для очень небогатого помещика; внутри дома еще проще, стены не оклеены, не окрашены, мебель самая простая, домодельная, обтянутая кожею и жесткая, как камень. В зале, у стены, кровать, на которой лежал пожилой человек, посреди комнаты небольшой стол, у которого сидела благообразная старушка и поп… На старике тулупчик и брюки были разорваны». Между прочим, «этот чудак старик имел более 1000 душ, отлично устроенных и незаложенных» (98; 180–181).

Пожалуй, здесь самое время поговорить о тех, кто обслуживал эти дома, о дворовых, да и вообще о крепостных и отношении к ним их господ. Дворни в помещичьих имениях было неимоверно много («Слуг по тому времени держали много», – вспоминал А. Фет (109; 32).) Даже небогатый помещик мог содержать несколько десятков человек крепостной прислуги. Поэт Я. П. Полонский писал о рязанском доме своей бабушки: «Эта передняя была полна лакеями. Тут был и Логин, с серьгою в ухе, бывший парикмахер, когда-то выучивший меня плести ягдташи, и Федька-сапожник, и высокий рябой Матвей, и камердинер дяди моего, Павел… Девичья была что-то невероятное для нашего времени. Вся она была разделена на углы; почти что в каждом угле были образа и лампадки, сундуки, складные войлоки и подушки. Тут жила и Лизавета, впоследствии любовница моего дяди, и горничная тетки Веры Яковлевны – Прасковья, и та, которая на заднем крыльце постоянно ставила самовар и чадила – Афимья, и еще какое-то странное существо, нечто вроде Квазимодо в юбке, эта в доме не имела никакого дела… Ночью, проходя по этой девичьей, легко было наступить на кого-нибудь… По ту сторону ворот тянулась изба с двумя крыльцами – там была кухня. Кушанья к столу носили через двор. Там жили дворецкий с женой, жена Логина с дочерьми, жена Павла с дочерьми, повар, кучер, форейтор, садовник, птичница и другие. Редко бывал я в этой избе, но все же бывал, и помню, как я пробирался там мимо перегородок и цветных занавесок. Сколько было всех дворовых у моей бабушки – не помню, но полагаю, что вместе с девчонками, пастухом и косцами, которые приходили из деревень, не менее шестидесяти человек» (74; 281, 283–284). Конечно, Полонский слегка преувеличил: пастухов и косцов нельзя причислять к дворовым. Но вот у князя Кропоткина, владельца 1200 душ, на семью в 8 человек «…пятьдесят человек прислуги в Москве и около шестидесяти в деревне не считалось слишком большим штатом. Тогда казалось непонятным, как можно обойтись без четырех кучеров, смотревших за двенадцатью лошадьми, без трех поваров для господ и кухарок для «людей», без двенадцати лакеев, прислуживавших за столом (за каждым обедающим стоял лакей с тарелкой), и без бесчисленных горничных в девичьей. В то время заветным желанием каждого помещика было, чтобы все необходимое в хозяйстве изготавливалось собственными крепостными людьми» (48; 22). А у очень богатых помещиков прислуга исчислялась сотнями. Граф Ф. В. Ростопчин писал: «Роскошь, которою окружало себя дворянство, представляла нечто особенное… После смерти графа Алексея Орлова в палатах его оказалось 370 человек…» (Цит. по: 106; 271). И это не единственный случай. У знаменитого своей жестокостью генерала Л. Д. Измайлова при одной его рязанской Хитровщинской усадьбе в 1827 г., когда над помещиком было наряжено следствие, состояло дворни 271 мужчина и 231 женщина; однако в ведомость вошло только взрослое население усадьбы и не были включены малолетки и заштатные старики и старухи. А ведь у Измайлова, владевшего 11 тыс. ревизских душ, было еще и огромное село Дедново Тульской губернии. Только на псарне, насчитывавшей 673 собаки, у Измайлова было более 40 крепостных и 39 наемных псарей (95; 359–360, 363). Об изобилии дворни говорят в один голос и другие современники. Родившаяся в 1863 г., то есть описывавшая в своих воспоминаниях пореформенное время дочь графа Олсуфьева пишет, что в их московском доме «…было много прислуги, живущей большей частью со всей семьей, 3 лакея – один выездной в ливрее, один камердинер и один буфетчик, три горничные, кухонные мужики, повар француз Луи…» (52; 257). Такова была сила вековой привычки. Уже в конце ХIХ в., когда давно не было в помине крепостного права, не в имении, а в городском доме, у профессора, князя Е. Н. Трубецкого на семью из пяти человек были повар, его помощник, судомойка, няня, подняня, горничная, лакей, буфетчик, кучера и «еще была многочисленная прислуга, штат которой, искренно, казался нам очень скромным по сравнению, например, с большим штатом людей у Дедушки Щербатова. Дедушка же рассказывал, что штат прислуги у их родителей (моих прадедов) был неизмеримо больше, чем у них» (104; 131). А в усадьбе орловских помещиков Мейеров (всего 400 дес. земли) в начале ХХ в. находились «повар и горничная в господском доме, повариха и ее помощница – для рабочих, два кучера, приказчик и его помощник, скотник и подпасок, садовник, птичница и 8 человек постоянных рабочих» (59; 559).