Сергей Девятов - Двор российских императоров. Энциклопедия жизни и быта. В 2 т. Том 2

Однако иногда отношения великих князей и фрейлин заходили очень далеко. Например, фрейлина А. В. Жуковская родила сына от великого князя Алексея Александровича, который, «желая исполнить долг порядочного человека, хотел на ней жениться… родители этого не позволили!» 409. Великий князь так навсегда и остался холостяком.

Дата появления придворных мундиров неизвестна. Н. Е. Волков, специально изучавший в конце XIX в. историю придворных мундиров, констатировал в своей книге, что самое раннее упоминание в источниках о существовании «мундира придворного кавалера» относится к 1802 г.

Однако известен указ от 30 декабря 1796 г., озаглавленный «Описание мундиров придворным чинам и служителям». К сожалению, в нем ничего не сообщалось о том, как выглядели эти мундиры. Их изображения дошли до нас лишь с начала XIX в. На портретах придворных того времени мундиры практически такие же, какие известны на основании законов от 11 марта 1831 г. и 27 февраля 1834 г.

Не были обойдены вниманием императора и женщины. 27 февраля 1834 г. Николай Павлович утвердил описание эталонного дамского придворного туалета. После его смерти и вплоть до 1917 г. в форме этих туалетов никаких принципиальных перемен не последовало. Наряд состоял из бархатного верхнего платья с откидными рукавами и со шлейфом, имевшего разрез спереди, к низу от талии, который открывал юбку из белой материи. По хвосту и борту платья шло золотое шитье, одинаковое с шитьем парадных мундиров придворных чинов. Такое же шитье полагалось вокруг и спереди юбки.

Выбор такого кроя женского придворного платья, видимо, был обусловлен несколькими причинами. Во-первых, традиционализмом русского императорского двора – такие платья были в ходу при дворе со времен Екатерины II. Во-вторых, отчетливым стремлением Николая I усилить национальную составляющую при императорском дворе, будь то в языке или одежде. В-третьих, для формы, особенно для изменчивой женской, требовалось нечто прочно-устойчивое, чем, по мысли Николая I, и был русский традиционный крой женских платьев.

Дочь императора, описывая события 1834 г., упоминала: «По обычаю в 11 лет я получила русское придворное платье из розового бархата, вышитого лебедями без трена» 410. В последующие годы парадные придворные платья в семье называли «императорскими доспехами», поскольку эти платья шили и из серебряной парчи, дополняя наряд бриллиантами и жемчугами 411.

Согласно императорскому указу все должностные нюансы должны были легко «читаться» по цветам: так, статс-дамы и камер-фрейлины получали бархатное зеленое платье с белой юбкой; наставницы великих княжон – бархатное платье синего цвета с белой юбкой; фрейлины императрицы – бархатное платье пунцового цвета с белой юбкой; фрейлины великой княгини – также пунцового цвета, только шитье было серебряным; фрейлины великих княжон – бархатные платья светло-синего цвета с золотым шитьем и белой юбкой; гофмейстерина при фрейлинах – бархатное платье малинового цвета, украшенное золотым шитьем, соответствующим шитью первых чинов двора, и портретом императрицы с бриллиантами, а дополняла наряд белая юбка (в повседневной жизни их часто называли «малиновыми фрейлинами»).

Была определена и форма головного убора для придворных дам. Замужним дамам предписывалось носить «повойник или кокошник произвольного цвета, с белым вуалем, а девицам – повязку произвольного цвета с вуалем» 412. Фрейлинский бриллиантовый шифр императрицы носился на голубом банте на левой стороне форменного платья. Описанный наряд получил в официальных документах название «русского платья».

Малейшие отступления от установленной формы одежды как придворными кавалерами, так и дамами жестко пресекались Николаем I. Барон М. А. Корф писал, что на большом придворном бале 6 декабря 1840 г. «некоторые дамы позволили себе отступить от этой формы и явились в кокошниках, которые вместо бархата и золота сделаны были из цветов. Государь тотчас это заметил и приказал министру императорского двора князю Волконскому строго подтвердить, чтобы впредь не было допускаемо подобных отступлений». Князь П. М. Волконский передал повеление царя санкт-петербургскому военному генерал-губернатору графу Эссену, после чего последовал «набег квартальных с письменными объявлениями помянутой высочайшей воли и с требованием расписаться на этом листе». Когда об этом непомерном усердии губернатора доложили царю, тот только посмеялся, но распоряжение свое оставил в силе 413.