Константин Кайтанов - Повесть о парашюте

Герметичные кабины или скафандры позволяют практически безгранично увеличить высоту полета. Это было блестяще доказано полетами наших космонавтов.

Однако все это познавалось постепенно, по мере исследований наших медиков. А тогда, на заре советской авиации, приходилось летать и прыгать, полагаясь больше на свои интуицию и самочувствие, которое иногда подводило.

В 1933 году известный датский парашютист Джон Транум установил мировой рекорд прыжка с задержкой парашюта. Он оставил самолет на высоте 7000 метров и пролетел не раскрывая парашюта 5300 метров. Советские парашютисты Евдокимов и Евсеев дважды улучшали рекорд Транума. В марте 1935 года Транум поднялся в воздух с намерением установить новый рекорд — прыгнуть с высоты 10000 метров. Самолет только достиг восьми тысяч метров, как Транум почувствовал себя плохо и дал сигнал летчику о снижении. Летчик, резко спикировав, опустился на такую высоту, где Транум мог свободно дышать. Когда самолет приземлился, Транум был без сознания и, несмотря на все попытки врачей спасти его, умер на аэродроме. Датское телеграфное агентство сообщало, что Транум погиб из-за того, что израсходовал кислород в основном баллоне, потерял сознание и не успел включить резервный кислородный прибор.

Большие высоты надо было осваивать, несмотря на отдельные неудачи и даже трагический исход некоторых экспериментов. В этой работе пришлось принять участие и мне.

В конце 1934 года передо мной была поставлена задача отработать технику прыжка с высот от пяти до семи километров без применения кислородных приборов. Началась серия полетов, тренировка в барокамере и практические прыжки.

4 марта 1933 года впервые за всю зиму выдалась сухая и ясная погода.

Щурясь от яркого света, я пошел в штаб соединения и попросил разрешения выполнить прыжок с высоты, какую только смогут взять самолет, летчик и я. Разрешение получено, и вот мы все на аэродроме. Мотор прогрет, опробован. У борта кабины стоит начальник штаба и, видимо, дает последние указания пилоту, который должен поднять меня в воздух. Укладчик смотрит на меня взглядом человека, извиняющегося за беспокойство, и подтягивает лямки парашюта, сильно при этом встряхивая меня.

Наконец все готово. Садимся в самолет, и летчик рулит на взлетную полосу. Машина взметнулась в воздух сразу. Стрелка высотомера беззвучно накручивала все новые сотни метров. Высоко. Земля уже видна в дымке. Пропала и маленькая точка на аэродроме — кучка моих друзей, стоящих на поле. Мороз, сухой и колкий, жег лицо: высота 7000 метров. Дышится мне легко и свободно, я чувствую, что меня хватит на еще большую высоту.

Пилот двойным кругом проходит на этой высоте и неожиданно для меня дает сигнал «приготовиться». С недоумением смотрю на него: машина еще может подниматься, но летчик как-то странно склоняет голову. Все становится понятным. В части ночью была учебная тревога с полетами. Не отдохнув как следует, летчик снова пошел в воздух и теперь чувствовал себя неважно. Конечно, будь у него кислородный аппарат, он легко мог бы взять ту высоту, на какую способна машина, но коль скоро я прыгал без кислородного прибора, то все члены комиссии сочли, что пилот должен лететь тоже без кислорода.

С глухим ревом самолет идет по кругу. Было обидно за летчика, за неиспользованные возможности машины, способной поднять меня еще на добрую тысячу метров. Вялым движением руки летчик повторяет сигнал. Раздумывать больше нечего. Нужно или делать посадку, или прыгать. Решаю, что надо все же совершить прыжок с достигнутой высоты. Решительно встаю ногами на сиденье, оцениваю обстановку и в тот момент, когда самолет делает небольшой левый крен, переваливаюсь головой вниз через борт.

Колкие струи морозного воздуха мгновенно врываются за ворот, за тугие перехваты фетровых летных сапог. Дважды делаю сальто и, взглянув на землю, выдергиваю кольцо. Сквозь плотно обтянутый летный шлем слышу свист падения. Поворачиваю голову и смотрю вверх. Вслед за мной несется измятый, вытянувшийся в колбасу купол парашюта. Сразу подкрадывается тревога: а вдруг парашют неисправен? Метров шестьдесят купол несется за мной, едва шевеля сморщенными клиньями, затем медленно расправляется — и вдруг раскрывается, основательно встряхнув меня. Поправляю ножные обхваты, усаживаюсь поудобнее и смотрю на землю. Мою посадку на аэродром не планировали. Приземляться мне надо было на площадку недалеко от него. И вот я вижу, как меня ветром несет к лесу. Ничего хорошего в этом нет. Я скольжу и мягко приземляюсь в глубокий снег прямо перед огромной сосной, едва не зацепившись куполом за ее вершину.