Платон Васенко - Бояре Романовы и воцарение Михаила Феoдоровича

Не зная вполне точно, сколько городов и какие именно принимали участие в избрании царя Михаила, не можем определить и числа принявших в нем участие. Под грамотой насчитывается до двухсот семидесяти семи подписей, причем часть их принадлежит властям, то есть высшим духовным лицам и светским сановникам, а между тем одних представителей из городов было свыше 400, считая по десять человек из каждого города и уезда. А некоторые города прислали, несомненно, большее число выборных. Так, Нижний Новгород на собор 1612–1613 годов отправил не менее девятнадцати человек своих представителей, не считая дворян и детей боярских 299. Дело в том, что «при подписании допускалось заместительство: одно лицо подписывалось за нескольких, не перечисляя их поименно» 300. Мало того, иногда представитель или житель одного города подписывался за выборных другого города 301. Почти не находим или, как мы лично убеждены, вовсе не находим подписей от группы «атаманов и казаков»; между тем группа эта, несомненно, была очень значительной и влиятельной на изучаемом соборе 302.

Из отмеченного факта можно заключить, что и состав собора, в смысле положения его членов в государстве, не вполне определяется по подписям на избирательной грамоте. Впрочем, сопоставляя данные подписей на грамоте и текста ее, приходим к заключению, что все «чины», или классы, московского общества, за исключением боярских людей, то есть холопов и крепостных крестьян, были представлены на соборе. Таким образом, «не одни казаки, как говорили в Литве, а все слои свободного населения участвовали в великом государственном и земском деле царского «обиранья», – справедливо замечает С. Ф. Платонов 303.

Восстанавливая, хотя бы в общих чертах, состав собора и изучив, какие города им представлены, ничего не можем сказать, как шли его заседания. Но они не были такими тихими и безмятежными, как это можно было бы подумать, читая избирательную грамоту, «Сказание» Палицына или хронограф редакции 1617 года 304. Впрочем, и некоторые произведения XVII века дают нам понять, что дело на соборе не обошлось без трений. Так, зять Филарета и шурин царя Михаила, умный и осторожный писатель князь Иван Михайлович Катырев-Ростовский в очень кратком рассказе об избирательном соборе позволил себе такой намек: «И тако бысть по многие дни собрание людям, дела же толикия вещи утвердити не возмогут» 305. Еще более определенно высказывается Новый летописец, про официозный характер которого мы имели уже случай упомянуть выше. «Приидоша к Москве… изо всяких чинов всякие людии, – повествует Новый летописец об избрании царя Михаила, – начата избирати государя. И многое было волнение всяким людем: койждо хотяше по своей мысли деяти, койждо про коего говоряше: не воспомянуша бо писания, яко «Бог не токмо царство, но и власть, кому хощет, тому дает; и кого Бог призовет, того и прославит». Бывшу же волнению велию, и никто же смеяше проглаголати, еже кто и хотяше зделати, когда Богу ему не повелевшу и не угодно ему бысть. И кто может судьбы Божия испытати: иные убо подкупахусь и засылаху, хотяше не в свою степень, Богу же того неизволившу» 306. Один из источников «многого волнения» указывает нам известие Псковского летописца о том, что «восхотеша начальницы паки себя царя от иноверных, народи же и ратнии не восхотеша сему быти». Это сообщение о розни «ратных людей и народов» с «начальниками» имеет большое основание. В Псковском летописце оно поставлено в связь с переговорами «начальников и новгородцев» относительно избрания королевича Карла-Филиппа на русский царский престол 307. Если мы вспомним показание Богдана Дубровского, приведенное нами выше, о желании выбрать «его княжескую милость герцога Карла-Филиппа», то не удивимся повествованию Псковской летописи 308.

Если гадать о ходе совещаний на избирательном соборе, то вернее всего думать, что немедленно по открытии заседаний кем-нибудь из руководителей его, то есть князьями Трубецким или Пожарским, был поставлен вопрос о кандидатуре Карла-Филиппа. При этом могли раздаться и голоса сторонников кандидатуры Владислава. Но такие предложения не могли иметь никакого успеха у громадного большинства членов собора. Русские люди XVI–XVII веков были преданы национальной идее. Кроме того, неудачный выбор Владислава и последовавшие за ним бедствия еще более отшатнули Русь от мысли о государе-иноземце. В любопытнейшей грамоте игумена Соловецкого Антония к шведскому королю Карлу IX, написанной двенадцатого марта 1611 года, говорится о желании русских людей «выбрать на Московское государство царя и великого князя из своих прироженных бояр, кого всесильный вседержатель Бог изволит и Пречистая Богородица, а иных земель иноверцев никого не хотят. А у нас в Соловецком монастыре и в Сумском остроге и во всей Поморской области тот же совет единомышлено, – сообщает далее игумен, – не хотим никого иноверцев на Московское государство царем и великим князем, опроче своих прироженных бояр Московского государства». Писана была эта грамота под влиянием первых воззваний Гермогена об очищении Москвы от польских и литовских людей. Впоследствии к этим врагам явно присоединились шведы, занявшие Новгород, и мы видели, как грамота, призывавшая выборных на «совет всей земли» в Ярославль, поместила «немецких» людей (то есть шведов) в число врагов Руси 309.