Евгений Лукин - Танки на Москву

– В общем, мужики, приказано зачехлить орудия и – по домам.

– Как отступать будем? – усмехнулся Глебов. – Строевым шагом или мелкой рысцой?

– Будем двигаться, как учил великий полководец, – поднял кверху назидательный палец Лисин. – Наденем ветры и – вперед.

Наступило похоронное молчание. Паша Морячок задумчиво скреб ногтем по столу. Косолапов елозил окурком по краям кружки. Глебов, криво улыбаясь, вынул пистолет, приставил дуло к губам, свистнул:

– Эх, товарищ майор, жалко мне тебя – суворовскую-то медаль придется припрятать.

– Это почему?

– Жена не поймет: война проиграна, а ты награду получил! За что? За пособничество врагу?

– Награды не прячут, награды демонстрируют. А супруге скажу: пожаловали за бесстрашную эвакуацию.

– Ловкач!

– Завидуешь? – рассмеялся Лисин. – Сам, наверное, такую медаль не прочь нацепить?

– Спасибочко! Мне теперь и ветров на ногах довольно…

За окном угасал вечер. Горы окутывала сизая роздымь. В оружейной комнате Капитоныч пересчитывал патроны.

– Личное оружие тоже сдать! – приказал он.

– Зачем?

– Чтобы в сердцах кого не подстрелил.

Пистолет забился в угол, как щенок. Лишившись стального друга, Глебов почувствовал себя одиноким и беззащитным. Вдалеке в горных расселинах кружились волки, выли на луну – серебристую, словно медаль.

Наступило воскресенье – срок выписки из небытия. Турин покинул госпиталь, сверкая бинтами. В казарме его дожидался старший лейтенант Глебов. Решили вечером сходить в шашлычную – отметить возвращение.

Шашлычная находилась недалеко от гарнизона – на перекрестке трех дорог. Это была невзрачная сараюха, некогда покрашенная в цвет веселого весеннего дождя, со временем приобретшая грустные тона поздней осени. Поодаль располагался блокпост – на пыльной обочине одиноко маячил бронетранспортер, охраняемый солдатиком. Блестя голодными глазами, он стыдливо отворачивался в сторону, когда слышал пьянящие запахи еды.

Офицеры устроились за угловым столиком. Хмурый хозяин, поседевший после гибели жены при первой бомбежке Грозного, принес две тарелки с кусками жареного мяса, а его юная дочь – пресные лепешки. Все это делалось неприветливо, с подчеркнутым отчуждением.

– Хадижат, включи музыку, – только и сказал хозяин.

Из потрепанного магнитофона, стоявшего на прилавке с посудой, донеслись дребезжащие звуки. Самодеятельные музыканты с ожесточением дергали расстроенные струны, как спусковые крючки. Казалось, они изо всех сил старались воспроизвести какофонию беспорядочной пальбы. В этом стальном бряцании чувствовался особый, неустрашимый настрой. Таким же металлическим оказался и голос певца, прокаленный хрипотцой. Он пел о жестоких русских, разрушивших его цветущий город, и призывал джигитов отомстить за погибших – сокрушить ненавистную Москву:

Поначалу офицеры не замечали воинственных созвучий: они так давно не видели нормальной пищи, что не до того было. Лишь немного утолив голод, Турин обратил внимание на музыку.

– Слышишь?

– Что? – насторожился Глебов.

– Как волки идут.

– Какие волки?

– Чеченские.

– Ты про песню, что ли? Не бери в голову – стращают.

Глебов прислушался к припеву, похожему на волчий вой:

– А может, и в самом деле идут.

Разомлев от еды, офицеры предались благостной ленце. Уже и бравурные мелодии с хвастливой восточной окраской показались им не столь угрожающими…

Их было четверо. Они вылезли у перекрестка из обшарпанной легковушки. Вожак выделялся густой шевелюрой и пронзительным орлиным взглядом. На нем была модная кожаная куртка, сверкавшая молниями и заклепками. Он держался гордо, с достоинством, как и положено горцам. Остальные, вооруженные до зубов, видимо, были его охранниками.

– Имам! – обрадовался хозяин, завидев гостей. – Спасибо, что заехал.

Имам сел за соседним столиком. Двое из его свиты расположились по бокам, положив автоматы на колени, третий, перегородив выход, направил ствол на безоружных офицеров. Глебов помрачнел:

– Вот и помирились… с волками.

Хозяин, угождая, суетился – на столе мигом образовались холмики помидоров, разрезанных пополам, пучки душистой зелени, яблоки рассветного налива. А вскоре эту красоту увенчало огромное блюдо с шашлыками, источавшими румяный дымок. Началось пиршество. Чеченцы вкушали яства неторопливо, изредка перебрасываясь словами. Они не удостоили офицеров, сидевших напротив, даже презрительным взглядом. Наконец Имам вытер руки о полотенце, поднесенное девушкой, и поднял глаза на соседей.