Array Сборник статей: Влесова книга. Троянский конь норманнизма

Соответственно, в Х веке и позднее должность «скотник» означала казначея, а «скотница» – хранилище казны. Под 996 годом в летописи говорится как о достаточно обычном событии – раздачи горожанам подарков «из скотниц кунами». Под 1018 годом новгородцы собирают для Ярослава «скот» кунами и гривнами. И в таком значении эти понятия долго будут существовать. «Скотом» же в современном понимании деньги и прочее имущество станут не сразу. И решение этого вопроса, видимо, подскажет нумизматика.

Дело в том, что, скажем, зверек куница – это меховой эквивалент серебряного динара – «куны» (от латинского «коен» – «кованый»), зверек бела (горностай) – эквивалент арабского диргема. То есть названия зверьков в данном случае вторичны по отношению к серебряным монетам. А Срезневский собрал внушительный круг источников, свидетельствующий о появлении аналогичного эквивалента для меры богатства – «скота». Таковым стала корова («от скот же и волов и овец», «полониша скоты и коне, вельблуды и челядь», и т. п.). Хотя по Русской Правде больше подходил бы вол: как рабочий скот он ценился несколько выше коровы, именно ровно гривну, что равнялось 25 кунам (корова – 20 кун).

Жаль, что серьезные вещи приходится обсуждать на столь несерьезном уровне. Но слишком уж это сейчас актуально. Ведь под флагом «плюрализма» убивается наука и знание, без которых ни один народ в конце XX столетия не выживет. Когда А. Асов пытается впрячь в одну повозку и «Слово о полку Игореве», и «Влесову книгу», и приднепровских славян, и враждебных им земляков праотца Авраама русов, это, как он выражается, «его проблемы». Но вот и А. Канавщиков напористо разъясняет профессору, что фальшивки нужны и что все «карамзины» прошлого и настоящего – фальсификаторы.

Фальсификаторов действительно много. Скажем, вся кампания против подлинности «Слова о полку Игореве» так и воспринималась обеими сторонами. Помнится, 30 лет назад Р. В. Фридман, которую я, будучи студентом, весьма уважал за прочитанный курс античной литературы, а она меня за постоянно задаваемые вопросы, поделилась со мной – уже коллегой-доцентом – радостью: «Какой все-таки Сашка Зимин молодец! Как он ударил по русскому шовинизму!» «Да, – возразил я. – Но памятник-то – шедевр мировой культуры». «Правда, – легко согласилась она. – Надо так ударить, чтобы памятник не пострадал». Такой замысел мне показался нелепостью. И некоторое время спустя пришлось реагировать на книгу Олжаса Сулейменова, где автор «Слова…» – половец, сами же половцы – младший брат «Главного народа».

К сожалению, прав автор и в отношении многих ученых прошлого и настоящего. Скажем, спор норманнистов и антинорманнистов с самого начала питался не столько научными, сколько политическими соображениями, а потому подавляющая часть материалов в этой полемике не привлекалась (за очень редким исключением, вроде С. Гедеонова). Но в отношении многих оппонентов с той и другой стороны следовало бы говорить о тенденциозности, а не о фальсификациях: материал практически необозрим, и в полном объеме никто и никогда им не владел.

Гораздо серьезнее нынешняя ситуация, когда чуть ли не строем наши историки и социологи бросились яростно обличать собственные научные труды (правда, не упоминая себя при этом и не предлагая снять с себя незаслуженно полученные степени и звания). На таком фоне легко расцвести любому шарлатанству, тем более что нынешней власти гораздо интереснее шарлатаны, нежели ученые. Но это не значит, что науки нет вообще, и тем более не значит, что она не нужна вовсе. Все-таки «ложь во спасение» оправданна лишь там, где правда и истина в принципе не допускаются. А замена науки шарлатанством всегда на пользу лишь самим шарлатанам.

Осенью 1995-го борцы с «русским фашизмом» не без удовольствия отметили, что лишь 15 % русских сознают себя таковыми. Страшно? Страшно! А почему дело именно так и обстоит? Вот «Вечерка» от 1 сентября (того же года) прокомментировала результаты тестирования выпускников московских школ и сама удивилась: средний бал по истории – «двойка». Зато по английскому языку – аж «четверка». А чего же удивительного, если «двоечников» полно и в самой исторической науке, и еще больше около нее? Отсюда и практическая денационализация. И если, по Бисмарку, «немецкий учитель истории выиграл войну с Францией» (в 1870 году), то наш подвел и к Беловежской пуще, и к предательству традиционных друзей, и к ползанию на брюхе перед своими смертельными врагами.