Карл Ботмер - С графом Мирбахом в Москве

Мнение о необходимости создания польского государства, с учетом внутреннего положения Германии и особенно Пруссии, и без перспективы приобрести в его лице благодарного друга, тем более, что заключение сепаратного мира с Россией может принести вред, укрепилось во мне с тех пор, как в 1916 году в одной из карпатских деревень нам по телефону был передан указ кайзера. После этого мы не спали до утра, обсуждая возможные последствия, рисуя их в черных красках. То, что правительство считало возможным избрать такой путь, нас тогда не удивило. Но до сих пор для меня остается загадкой, почему наше Верховное главнокомандование не наложило решительное вето, почему оно посчитало возможным усилить свои войска за счет польских частей. Тот, кто провел месяцы и даже годы войны в русской Польше, кто наблюдал в мирное или военное время за образом мышления поляков и имел возможность судить о нем не через розовые очки, тот не поддался бы никаким иллюзиям, как это случилось с генерал-губернатором в Варшаве.

Поэтому приятно звучащая речь его преосвященства была не столь безобидной. Пока мы на коне, думал я, вы дружелюбны и внешне полны симпатий и признательности, чтобы потом выбить лестницу из-под ног; но как только наши дела будут не столь хороши, вы будете первыми, кто подобно гиенам начнет потрошить наши карманы. Решительно, но в любезной форме, мы дали понять, что такие намерения нам чужды.

Сразу после этого завтрака я и Геннинг направились на заседание смешанной комиссии по обмену пленными, которое прошло очень бурно. Сегодня пришло сообщение, что Екатеринбург захвачен чехословаками и, таким образом, многие тысячи находящихся в этой области военнопленных стран Центральной Европы теряют возможность быть отправленными на родину. В течение нескольких последних недель мы настаивали на освобождении находящихся там в лагерях военнопленных, предвосхищая то, что теперь с математической точностью становится реальностью. Все наши усилия закончились безуспешно, встречая равнодушие, плохую организацию и в значительной степени нежелание определенной части руководства идти нам навстречу. Видимо, только за счет полнейших уступок требованиям русских в вопросах о пленных можно было добиться сговорчивости.

То, что мы являемся свидетелями продолжающегося кровавого террора, известие об убийстве царя, беспокойство по поводу наших военных и гражданских пленных - все это вызывает у нас нарастающее чувство отвращения к сотрудничеству с советским правительством, которое хотя и не должно распространяться на практические дела, но тем не менее отражается на том, что общение становится все более формальным, переговоры проходят все более обостренно.

Заседание началось; Гиллерсон отсутствует, председательствует сегодня русская сторона в лице Исаева. Первым выступил Ремзи-паша70 по поводу событий на острове Наргин, возле Баку. Судьба находящихся там пленных уже три года является причиной нашего возмущения. Затем мы выступили с жалобами в связи с вопросом о выдаче наших пленных, находящихся в Екатеринбурге. От русских отвечал Навашин, который позволил себе такую бестактность, что мне пришлось изменить свое представление о нем как об умном человеке. Он представил дело так, будто только транспортные трудности являются помехой для вывоза военнопленных, на котором мы настаиваем уже пять недель. В заключение он сказал: "Я хотел бы напомнить немецкой делегации о том, что русским властям, как вам известно из вчерашних газет, из-за недостатка железнодорожных вагонов не удалось вывезти даже одного конкретного человека, чтобы он не достался чехословакам, что закончилось так трагически".

Сначала мы онемели от наглости вообще упоминать на заседании об убийстве царя, да еще так цинично мотивировать его. Я ждал, что наш председательствующий заявит протест с требованием извинения, но напрасно. Ничего подобного не произошло. Я готовился к выступлению и, пока передо мной выступали еще двое делегатов, нашел необходимые слова, которые я должен был произнести. Коснувшись вопроса о транспорте и наших требований и жалоб, я закончил примерно следующим образом:

"Господин Навашин нашел возможным упомянуть здесь о событии, которое мы переживаем со вчерашнего дня. Я могу сказать русской делегации, что мы не ожидали этого и хочу выразить наше неприятие происшедшего. Нам также непонятно, каким образом кончину этого несчастного человека можно объяснять нехваткой места на железной дороге. Вряд ли найдется кто-либо из русских господ, кто поверит, что при приближении чехословаков при необходимости нельзя было вывезти царя лошадьми или даже пешим способом. Должен согласиться, было ошибочным ожидать, что правительство вывезет наших пленных. Неуместно по этому поводу упрекать правительство, если оно не смогло найти места в железнодорожном вагоне даже несчастному пленному из своего народа, русскому императору, и поэтому распорядилось убить его".