Коллектив авторов - Польша и Россия в первой трети XIX века

Практика министерских контрассигнаций имела достаточно широкое распространение в Европе. С XVIII в. она применялась и в России, однако здесь силу закона обретали все без исключения императорские повеления, а дополнительное наличие подписи министра влияло только на определение формы акта верховной власти. В Королевстве Польском принцип контрассигнации соблюдался более строго, хотя он практически не являлся препятствием для монаршего произвола, поскольку не составляло труда сыскать министра, готового не глядя подписать любое королевское распоряжение, после чего оно приобретало силу закона. При этом контрассигновать указ короля мог любой министр, независимо от ведомства, по которому указ был издан. Мало того, указ обретал законную силу даже после отказа одного министра подписать его, если он все же был подписан другим. Довольно быстро был найден способ оформлять королевские указы в Петербурге или в другом месте, где бы ни находились царь и его двор. В частности, с этой целью была учреждена должность министра-государственного секретаря, представлявшего правительство Королевства Польского при особе императора-короля.

Отдельная часть третьего раздела конституции посвящалась наместнику. Назначенный по указу государя, он присягал на верность конституции и получал право издавать декреты верховной власти. Будучи по должности председателем органа исполнительной власти – Административного совета, он принимал постановления от его имени, голоса прочих членов совета по отношению к решению наместника имели совещательный характер. К конституционным полномочиям наместника относилось представление королю двух кандидатов для посвящения в сан архиепископа и епископов, а также для назначения сенаторов, министров и других должностных лиц. Кроме этого, по усмотрению государя, в ведение наместника могли быть переданы королевские функции.

29 апреля 1818 г. Александр I назначил наместником генерала Ю. Зайончека и передал ему всю полноту исполнительной власти в Королевстве, за исключением внешней политики. Наместник получил право созыва сеймов, сеймиков и тминных собраний, утверждения государственного бюджета. В его ведении находились также все дела по военному ведомству. В этом вопросе Зайончек должен был непосредственно взаимодействовать с великим князем Константином как главнокомандующим Польской армией, что обрекало их как на скрытое соперничество, так и на тесное сотрудничество. По мнению поляков-современников, воспринятому впоследствии и польской историографией, Зайончек был послушным орудием Константина. Однако конкретных примеров вторжения великого князя в сферу компетенции наместника было отнюдь не много. Во всяком случае, арбитром в отношениях между ними выступал император, что позволяло Александру I надежно контролировать обоих наиболее влиятельных лиц в Королевстве. Царь также передал Зайончеку право назначения на пожизненные должности, присвоения титулов и королевских наград. Свои решения, которые требовали формального прохождения через Государственный совет, наместник должен был предварительно согласовывать с королем, а с мнениями министров мог и не считаться.

Формально власть наместника, находившегося на вершине гражданской администрации Королевства, была чрезвычайна велика, действительность же выглядела по-другому. Человек слабохарактерный и вполне сознававший отведенную ему роль, Зайончек во всем подчинялся воле подлинных властителей Королевства Польского – великого князя Константина и Н.Н.Новосильцева 49. Разумеется, окажись в должности наместника А. Е. Чарторыский или С. К. Потоцкий, положение могло бы быть иным. Зайончек не имел собственных многочисленных сторонников, за ним не стояли ни магнатские, ни шляхетские группировки, ни воеводские шляхетские корпорации. Генерал был относительно небогат. Он целиком зависел от благоволения российских властей, которые выдвинули его на высокий пост и чью волю он и должен был беспрекословно исполнять. В известной мере схожий удел выпал и на долю Н. Н. Новосильцева – «злого гения» Польши (с точки зрения тогдашнего польского общества, а вслед за ним и польской историографии). Среди «молодых друзей» великого князя Александра Павловича он был старший по возрасту и более четверти века провел в ближайшем окружении императора Александра I, пользуясь все эти годы его полным доверием. Правда, последнее едва ли можно было утверждать по отношению к кому бы то ни было, имея в виду свойственные царю скрытность и двуличие. Во всяком случае, Новосильцев был едва ли не единственным из приближенных Александра I, кто, выполняя деликатные императорские поручения, будь то надзор за великим князем Константином или подготовка «Уставной грамоты русскому народу», в течение долгих лет так и не испытал на себе царской немилости или опалы. Такая карьера была бы невозможной, если бы Новосильцев хоть в чем-то проявил свою индивидуальность, обнаружил бы собственные политические устремления. Он был просто второй ипостасью своего коронованного патрона, благодетеля и друга. Однако Новосильцев не только умел предугадывать настроения и подлинные намерения императора. Он был ловким царедворцем, чутко реагировавшим на изменения в правительственных сферах Петербурга, где влиятельные представители русской бюрократии и дворянских верхов не скрывали недовольства ни конституционными увлечениями, ни эфемерными польскими планами царя. Таким образом, ни показное дружелюбие Новосильцева к полякам, ни его закулисное противодействие их устремлениям не были в натуре самого генерального комиссара. Все и хорошее, и дурное, что делали Новосильцев и Зайончек в Польше, едва ли может быть признано их заслугой или же поставлено им в вину лично. Они были только выразителями той политики, которую проводили на польских землях консервативные правящие круги России и Королевства Польского во главе с российским императором и польским королем Александром I.