Олег Кен - Западное приграничье. Политбюро ЦК ВКП(б) и отношения СССР с западными соседними государствами, 1928–1934

Кандидатура Весмана была предложена полпреду Лоренцу видным деятелем латвийской социал-демократической партии Бушевицем в середине мая 1929 г. Бушевиц полагал, что отрицательное отношение многих членов ЦК к Весману может быть устранено известием, что в Москве к этой кандидатуре относятся положительно [529]. Бушевиц выразил готовность переговорить на эту тему с супругой Весмана и даже написать посланнику в Лондон. Эта идея возникла у Бушевица спонтанно (во время продолжительного пребывания Весмана в Риге в апреле с ним на эту тему не беседовали). Однако подобное предложение не было для полпреда неожиданным: еще в начале января 1929 г. он сам обращался с просьбой высказать мнение по поводу возможной кандидатуры посланника к ряду лидеров латвийской социал-демократии. Отсутствие иных кандидатур вынудило НКИД поставить этот вопрос на обсуждение Политбюро. НКИД требовалась санкция: предпринимать или нет какие-либо шаги в Риге по поводу возможного назначения Ф. Весмана. Однако в силу внутри– и межпартийных противоречий Весман так и не стал посланником в Москве.

Представляет интерес сам факт обсуждения на Политбюро кандидатуры главы миссии Латвии в СССР. За 1929–1934 гг. Политбюро рассматривало подобные вопросы лишь дважды [530]. В случае с Весманом НКИД, скорее всего, исходил не из оценки лояльности по отношению к Советской России возможного посланника, а из необходимости решения более важной задачи. В НКИД не раз выражали обеспокоенность тем, что у СССР нет сколько-нибудь прочной опоры в политических кругах Латвии. Многолетний флирт с Крестьянским союзом Ульманиса – одной из немногих крупных партий Латвии (оказание различных видов финансовой поддержки кооперативным предприятиям этой партии, часто попадавшим в затруднительные ситуации, лично Ульманису) должен был способствовать созданию такой опоры. Фактический отказ Ульманиса предложить кандидатуру посланника от своей партии (несмотря на сложную экономическую ситуацию в Латвии, сказывавшуюся на благополучии предприятий Крестьянского союза) свидетельствовал, что НКИД не добился в этом успеха. Москва была вынуждена сделать шаг назад и согласиться на кандидатуру представителя от социал-демократической партии, отношение к которой (за исключением отдельных представителей ее левого крыла) было настороженным.

17 июня 1929 г.

Решение Политбюро

31. – О ноте т. Карклина.

Объявить выговор представителю НКИД в Тифлисе т. Карклину за то, что он послал ноту польскому послу, без ведома НКИД.

Протокол № 85 заседания Политбюро ЦК ВКП(б) от 20.6.29. – РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 3. Д. 745. Л. 5.

Начатая в связи с «делом Апанасевича» кампания в советской печати вызвала ужесточение тона польской прессы. В конце мая официальные лица Польши, включая начальника Восточного отдела МИД Т. Голувко, приняли участие в праздновании годовщины независимости Грузии (вечере воспоминаний, организованном грузинскими меньшевиками). В первой половине июня 1929 г. в Грузии и других закавказских советских республиках была проведена серия акций против поддержки Польшей грузинской политической эмиграции, причем Коллегия НКИД решила «не возражать» против предполагаемых протестов «грузинской общественности» [531]. Их кульминацией стали две десятитыс. ные «стихийные демонстрации протеста», главным лозунгом которых было «удаление польского консульства из Тифлиса». Дело дошло до оскорбления польского государственного герба на фасаде здания консульства. «В ответ на вызывающие провокационные выходки отдельных сотрудников польского консульства, провокационно хватавшихся за оружие, возбужденные демонстранты стали бросать в здание консульства тухлые яйца», выбивать стекла [532].

На официальный протест польского генконсула в Тифлисе представитель НКИД СССР при Совнаркоме ЗСФСР Карклин ответил нотой, в которой вся вина за происшедшие эксцессы возлагалась на политику правительства Польши и поведение сотрудников консульства. Она была направлена без согласования с НКИД и адресована генеральному консулу Польши в Тифлисе (а не «польскому послу», как зафиксировано в решении Политбюро) [533]. Содержание ноты установить не удалось (вероятно, в ней выдвигалось требование от отзыве из Тифлиса польского консула и его сотрудников).

Решение Политбюро об объявлении выговора Карклину отражает как борьбу союзного наркомата иностранных дел с вмешательством республиканских властей в сношения СССР с иностранными государствами, так и осознание необходимости умерить остроту антипольской кампании. 10 июня, в день проведения первой массовой демонстрации в Тифлисе при обсуждении этого вопроса на Коллегии НКИД Л.М. Карахан решился на формулирование «особого мнения» по поводу принятого постановления: «Я не согласен с тем, чтобы «взять курс на энергичное разоблачение [ «воинственных и авантюристических действий и замыслов нынешнего польского правительства»] в нашей прессе, ибо при и без того чрезмерном месте, уделяемом прессой Польше, такая директива превратится в бешеную кампанию против Польши, что считаю нецелесообразным» [534].