Заключенный в 1926 г. советско-литовский договор о ненападении не содержал в себе статей, определяющих процедуру решения конфликтных вопросов двусторонних отношений; литовская сторона неоднократно указывала на необходимость заключения особой согласительной конвенции, в которой эта процедура была бы определена. Срок договора о ненападении истекал в 1931 г. В случае пролонгации договора на пять лет, срок его действия закончился бы в 1936 г. Этим обусловливался 7-летний срок, на который было бы необходимо заключить согласительную конвенцию.
Джентльменское соглашение, достигнутое между советским и литовским правительствами в 1926 г., предусматривало обмен информацией по международным проблемам, представляющим интерес для обеих сторон. Основой для этой устной договоренности явилось предложение о координации политики в отношении Польши, сделанное президентом Литвы А. Стулгинскисом и главой литовского МИД М. Рейнюсом во время визита в Каунас Г.В. Чичерина 23 декабря 1925 г. [524]. С конца 1927 г. джентльменское соглашение фактически не выполнялось.
Можно предположить, что инициатива НКИД и быстрое одобрение ее Политбюро в значительной степени явились реакцией на неудавшееся покушение на А. Вольдемараса в начале мая. В Москве считали (и не безосновательно) вполне вероятным, что за его устранением с политической сцены может последовать смягчение польско-литовских противоречий, и Каунас пойдет на значительные уступки в виленском вопросе, снимая тем самым одно из главных препятствий на пути создания большого балтийского блока под эгидой Польши. Такое развитие ситуации в Москве казалось тем более опасным, что, как признавали Литвинов и Стомоняков, СССР не располагал практическими возможностями воздействовать на внутриполитическую ситуацию в Литве. Данное решение Политбюро, так же как и предпринимавшиеся попытки улучшения латвийско-литовских отношений, должны были, по мнению руководства НКИД, упрочить международные позиции Литвы, а, следовательно, и положение премьера Вольдемараса.
Присутствие на заседании Политбюро торгпреда в Каунасе Галанина позволяет предположить, что первоначально рассматривался более широкий круг мероприятий, направленных на улучшение отношений с Литвой. Возможно, обдумывалась возможность увеличения закупок в Литве сельскохозяйственной продукции.
30 мая 1929 г.
6. – О Латвии (т. Литвинов).
Принять предложение НКИД о кандидатуре Весмана на должность латвийского посланника в СССР.
Выписка послана: т. Литвинову.
Протокол № 82 (особый № 80) заседания Политбюро ЦК ВКП(б) от 30.5.1929. – РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 162. Д. 7. Л. 84.
Вопрос о кандидатуре нового латвийского посланника возник после того, как правительство Латвии было вынуждено отозвать своего посланника К.В. Озолса (окончательное решение об отзыве было принято Ригой в апреле 1929 г.). Озолс продемонстрировал отсутствие необходимых дипломату качеств, в результате чего его взаимоотношения с НКИД к осени 1928 г. оказались весьма натянутыми. В качестве официального повода для постановки вопроса об отозвании Озолса перед правительством Латвии советская сторона использовала неблаговидные поступки дипломата, которые можно было квалифицировать как покушение на контрабанду [525]. В латвийском МИДе уже в январе 1929 г. пришли к мнению о желательности его замены. Главным препятствием оказалось не столько нежелание Озолса добровольно уйти с этого поста, сколько трудность подыскания подходящей кандидатуры его преемника. Исходя из внутриполитических условий в правительственных кругах Латвии, рассматривались кандидатуры посланника в Стокгольме Зарина, посланника в Варшаве Нукши. Называлось и имя посланника в Лондоне Ф. Весмана. Кандидатура последнего не считалась вполне приемлемой для СССР, поскольку по своей партийной принадлежности он был социал-демократом. В беседах фигурировало и имя латвийского посланника в Таллине Сескиса, от которого официальные круги Эстонии стремились избавиться, так как он поддерживал исключительно дружеские отношения с советским полпредом Петровским (Сескис, в конце концов, занял пост посланника Латвии в Москве) [526].
В Москве считали желательным назначение посланником кого-либо из сторонников лидера Крестьянского союза К. Ульманиса. Полпред И.Л. Лоренц неоднократно беседовал на эту тему с Ульманисом, в марте 1929 г. он прямо заявил ему: «мы ждем еще той кандидатуры, которую назовет Крест[ьянский] Союз», и намекнул на кандидатуру Сескиса [527]. Консультации с Ульманисом были частью усилий Москвы завоевать симпатии Крестьянского Союза и включавших предоставление близким ему организациям кредитов и заказов, чтобы «дать заработать» партии Ульманиса. Полпред СССР в Латвии И.Л. Лоренц отмечал, что как реальный политик Ульманис понимает необходимость хороших отношений с СССР, но это противоречит его политическим установкам; в силу этого он не хотел ангажироваться в вопросе о назначении посланника в Москву [528].
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу