Олег Кен - Западное приграничье. Политбюро ЦК ВКП(б) и отношения СССР с западными соседними государствами, 1928–1934

1 июля 1932 г.

5. – Об украинских академиках (т. Постышев).

а) Не прекращать выплату пособия в валюте 4-м украинским академикам, живущим в Западной Украине.

б) Поручить Валютной комиссии окончательно определить сумму ассигнований в пределах 5.000 рублей.

Выписки посланы: т. Рудзутаку, т. Косиору Ст. – шифром.

Протокол № 106 (особый) заседания Политбюро ЦК ВКП(б) от 1.7.1932. – РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 162. Д. 13. Л. 1.

1 июля 1932 г.

6. – О помощи голодающему населению Закарпатской Украины.

Снять вопрос.

Протокол № 106 заседания Политбюро ЦК ВКП(б) от 1.7.1932. – РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 3. Д. 891. Л. 2.

29 июня 1934 г.

Опросом членов Политбюро

41/23. – О переселении в СССР.

Предложить НКИД отклонить ходатайство племени лемков о переселении в СССР.

Выписка послана: т. Крестинскому.

Протокол № 10 (особый) заседания Политбюро ЦК ВКП(б) от 1.7.1934. – РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 162. Д. 16. Л. 110.

В архиве НКИД сохранился оригинал направленного в варшавское полпредство ходатайства о переселении в СССР с подписями свыше ста крестьян-лемков [1844]. Предложения НКИД по этому поводу и мотивы решения Политбюро установить не удалось.

Лемки – немногочисленная этническая группа, близкая к украинцам, проживавшая на территории между реками Сан и Попрад и к западу от р. Уж (склоны Низких Бескид). В 30-е гг. лемки занимались почти исключительно сельским хозяйством и сохраняли некоторые архаичные черты хозяйства и быта. По соглашению между СНК УССР и польским Временным правительством от 9 сентября 1945 г. лемки (около 25 тыс. человек) были насильственно перемещены в Советский Союз и расселены в равнинных районах Львовской и Николаевской областей [1845].

Как показывают приведенные выше материалы Политбюро, утверждение, что провозглашенная большевиками «новая» дипломатия во многих отношениях оказалась «более старой», нежели послевоенная дипломатия демократических государств [1846], верно характеризует присущий советской политике дух raison d’état и использовавшиеся ею методы. Оно, однако, неприменимо к механизму ее формирования и проведения, далеко превзошедшего по своей сложности дворцовые интриги XVIII века. На рубеже 1917–1918 гг. руководство иностранными делами «означало освобождение от ведомственной работы» [1847], спустя десятилетие советский внешнеполитический механизм по разветвленности и многообразию функций не уступал запутанной системе, сложившейся в Российской империи начала XX века [1848]. В своей основе он воспроизводил множественные дихотомии – текущей работы и политического руководства, центральных и местных органов, дипломатии и торговли, межгосударственных сношений и внутренних установлений, политической безопасности и военно-экономического развития и, наконец, партии и государства. Каждый из функциональных аспектов международных сношений обрастал групповыми интересами, личными и политическими пристрастиями, образовывавшими длинный институциональный и кадровый шлейф и создававшими причудливые конфигурации при обсуждении конкретных внешнеполитических акций [1849].

Наряду с Политбюро и подчиненными ему структурами ЦК ВКП(б), занимавшими господствующее положение на пересечении этих линий, их важным средоточием являлся институт, на который официально возлагалось осуществление внешнеполитических задач СССР – Народный комиссариат по иностранным делам [1850]. Определение «конституции комиссариата» являлось прерогативой высшего партийного руководства. В апреле 1919 г. ЦК рассмотрел проекты «конституции Наркоминдела», выдвинутые Чичериным и Литвиновым и не пришел к окончательному суждению на этот счет. Несмотря на упорное противодействие наркома на протяжении 20-х гг. фактически утвердилась «теория т. Литвинова», с 1921 г. являвшегося его первым заместителем. В соответствии с нею, «каждый член коллегии ведет свою область, вносит по ней вопросы в коллегию и исполняет решения последней, рассылает членам коллегии для сведения отправленные им письма и телеграммы». Как правило, нарком представлял в Политбюро коллективно принятые решения, при этом члены Коллегии обладали правом самостоятельной апелляции, в том числе и по вопросам, не относящимся к их прямому ведению. «По западу я был ничто, рядовой член коллегии… – писал в своем “политическом завещании” Чичерин, с характерной для него нервностью стиля. – Обязательное участие т. Литвинова в Политбюро по делам запада упрочивало его роль; я проводил участие т. Карахана в Политбюро по делам востока для ослабления исключительной роли т. Литвинова» [1851]. Наряду с Л.М. Караханом, по возвращении из Китая вновь принявшим на себя обязанности второго заместителя наркома, с 1926 г. важную роль в Коллегии НКИД играл Б.С. Стомоняков. По своему деловому стилю этот «сухой формалист» был близок Литвинову (их связывала и деятельность по доставке оружия на Кавказ в 1906 г.), при этом Стомоняков «полностью был согласен с Чичериным в том, что необходимо сохранить приоритет за советско-германскими отношениями в противовес тем, кто выступал в пользу сближения с Англией» (т. е. Литвинову) [1852]. В результате такой «конституции», осложненной личным соперничеством Чичерина и Литвинова, которое втягивало в свою орбиту других руководителей и сотрудников НКИД [1853], в нем сложилась система противовесов внутриведомственной гегемонии, а высшее политическое руководство располагало возможностью выбора одного из вариантов, предлагавшихся конкурирующими группами Наркоминдела [1854].