Олег Кен - Западное приграничье. Политбюро ЦК ВКП(б) и отношения СССР с западными соседними государствами, 1928–1934

На смену ей 20 апреля прибыла делегация представителей эстонской прессы – директор Эстонского телеграфного агентства Корнель, редактор «Vaba maa» Лааман, ответственный редактор «Päevaleht» Таммер, корреспонденты других газет. (В отношении приглашения эстонских журналистов (как и военных деятелей) в НКИД имелись некоторые колебания, вызванные ожиданием победы вапсов на выборах Главы государства (22–23 апреля) и Государственного собрания (29–30 апреля). Соглашаясь с мнением руководства, что ради политического эффекта приезд журналистов лучше приурочить к 1 мая, полпред СССР в Таллине А.М. Устинов, тем не менее, советовал организовать поездку в более ранние сроки (до проведения выборов) [1450].

21 апреля в Москве приветствовали латвийских журналистов (директор Латвийского телеграфного агентства К. Розе, первый секретарь отдела прессы МИД В. Янкавс, председатель союза журналистов и писателей Я. Париетис, представители различных латвийских газет – Я. Озолс, К. Скальбе, Э. Вирза, О. Лиепиньш, А. Циелавс и др.) За исключением экскурсий по Москве, в дальнейшей поездке по СССР (Харьков и Крым) эстонская и латвийская делегации одновременно посещали одни и те же «объекты социалистического строительства». К 1 мая обе группы вернулись в Москву, а 4 мая отбыли из Ленинграда – соответственно в Таллин и Ригу. Тем временем в СССР уже находилась прибывшая 29 апреля группа литовских журналистов (директор Литовского телеграфного агентства (Эльта) Тураускас, представитель военной прессы Степонайтис, а также редактора и корреспонденты ряда газет: Герутис, Кардялис, Гружас, Рубинштейнас и др.) Программа поездки по территории СССР отличалась от программы латвийской и эстонской групп лишь посещением Ростова-на-Дону (Москва желала увеличить экспорт в Литву агрегатов «Ростсельмаша»). Оценить политический эффект от этих «экскурсий» по Советскому Союзу крайне затруднительно, в случае с латвийской делегацией он был ничтожен: через неделю после ее возвращения Ульманис совершил государственный переворот и ввел жесткую цензуру печати.

Из трех упомянутых финских ученых предписание об избрании в АН СССР в 1934 г. было выполнено лишь в отношении профессора В. Таннера [1451]. В Москве были признательны ему, за обращение (первым среди иностранных ученых) с просьбой принять участие в советской научной экспедиции на Землю Франца-Иосифа, на которую продолжала претендовать Норвегия: обращение крупного финского ученого-географа означало своеобразное общественное признание суверенитета СССР над этим островом [1452]. О доверии к Таннеру «компетентных органов» свидетельствует выданное ему в 1928 г. разрешение ОГПУ углубляться на советскую территорию для проведения геолого-географических изысканий в районе Печенги [1453].

В решении Политбюро нашло изменение прежней позиции политического руководства в отношении приглашения делегации финских писателей («и им подобных» делегаций) [1454]; теперь их приезд считался желательным. Запланированная выставка советской графики экспонировалась в Финляндии на протяжении марта 1934 г., затем была перевезена в Таллин, где на ее открытии присутствовал Глава государства К. Пятс, к 1 мая экспозиция была перевезена в Тарту. Удалась и другая намеченная пропагандистская акция – 29 марта в присутствии министра просвещения Финляндии О. Мантере и полпреда Б.Е. Штейна командированный профессор Пинкевич (ректор 2-го МГУ) прочел финской аудитории доклад о системе народного образования в СССР.

Проведение в Москве выставки латвийского искусства («Рижская группа художников», «Независимые художники» и «Латвийские художники»), по времени совпало с переворотом К. Ульманиса и наметившимся серьезным изменением внешнеполитического курса Риги. Это свело политические дивиденды от «мероприятия» к нулю и повлияло на оценку латвийского искусства официальной критикой. Отметив как достоинство полное отсутствие мистических и «заумных сюрреалистических мотивов» и указав на превосходство советского искусства (латвийская живопись не развертывает «широких эпических полотен и не воодушевляет на героические подвиги»; «требования живописной тренировки глаза и технического совершенства кисти» стали для нее «высшими и единственными» законами»), критика провидела «при новейшем государственном курсе Латвии» следующие «вероятные вехи развития ее искусства: «национализм, насильственное насаждение патриотической патриархальной самобытности» [1455].