Олег Кен - Западное приграничье. Политбюро ЦК ВКП(б) и отношения СССР с западными соседними государствами, 1928–1934

После получения телеграммы Литвинова о беседе с польским министром Н.Н. Крестинский обратился к Секретарю ЦК ВКП(б) с краткой запиской, в которой от своего предлагал «принять предложение т. Литвинова, именно разрешить ему сообщить Залескому о неприемлемости для нас предложенного им текста польско-румынского пакта». В пользу этого и.о. наркома выдвигал две группы аргументов. Во-первых, в тексте Залеского «нет требуемой нами оговорки о Бессарабии» и «некоторые статьи» согласованного в Риге текста «для нас выгоднее, чем польско-советский пакт, который Залеский положил в основу своего проекта. Во-вторых, «независимо от неприемлемости для нас предложенного Залеским проекта, в настоящее время нет необходимости ускорять ценой уступок заключение пакта с Румынией».

Крестинский напоминал, что вступление в переговоры с Бухарестом было обусловлено настоянием Польши, «теперь же, как мы знаем из самых разнообразных источников, Польша заявила Румынии, что она не станет дожидаться ее и оформит заключение пакта с нами, чтобы не оторваться от прибалтов». Поведение же Таллина, Риги и Хельсинки показывает, что они «решили не ждать Румынию», и «Польша при создавшемся положении пойдет с прибалтами, а не с румынами» [1105].

Постановление Политбюро не означало заметных перемен в советской тактической линии. Утвержденный Политбюро текст телеграммы (немедленно переданной в Женеву) [1106]вносил в предложения Крестинского новый момент – Литвинову поручалось заявить о готовности возобновить прямые переговоры с Румынией. Видимое смягчение директивной формулы, по сравнению с проектом Крестинского, привело к обратным результатам в дипломатическом поведении Литвинова. Получив эти указания, он воздержался от передачи Залескому советского контрпроекта, заявив вместо этого, «что врученный им документ все еще отражает непримиримость Румынии, нисколько не изменившись после рижских переговоров», и «поэтому какие-либо предложения с моей стороны послужили бы… новому затягиванию переговоров». «Единственным средством» избежать этого является скорейшее подписание Польшей пакта с СССР, «после чего румынское правительство станет более разумным». «Сейчас же после подписания» нарком обещал вручить Залескому «контрпроект для Румынии» [1107]. Таким образом, Литвинов интерпретировал решение Политбюро «О пакте с Румынией» как направленное главным образом на ускорение подписания договора с Польшей (что вполне согласовывалось с пожеланиями его первого заместителя).

5 июля министр иностранных дел Польши сообщил, что Пилсудский принял предложение о подписании парафированного 25 января текста договора о ненападении с СССР. Литвинов передал Залескому советский вариант сводного текста Договора; после чего, продолжая беседы с Литвиновым и Штейном, польская делегация выработала несколько частных и общих вариантов советско-румынского компромисса [1108]. Исчерпав средства воздействия на Румынию, Варшава решилась на подписание пакта о ненападении с СССР (25 июля 1932 г.) без каких-либо гарантий, что за этим актом последует аналогичный договор с ее единственной союзницей в Восточной Европе.

1 июля 1932 г.

28. – Об увеличении наших закупок в Литве.

Отложить.

Протокол № 106 заседания Политбюро ЦК ВКП(б) от 1.7.1932. – РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 3. Д. 890. Л. 5.

Вопрос был включен в повестку дня Политбюро по инициативе наркомвнешторга А.П. Розенгольца. В конце июня 1932 г., обращаясь с запиской в Политбюро по вопросу о торговых отношениях с Литвой, он констатировал обоснованность недовольства литовского правительства их состоянием. Традиционное для советско-литовской торговли отрицательное для Каунаса сальдо должно было в 1932 г. еще более возрасти, поскольку планом предусматривалось экспортировать в Литву на 4,6 млн. руб., а импортировать всего на 0,3 млн. Для смягчения этого дисбаланса Розенгольц предлагал закупить в Литве на 350 тыс. рублей товаров широкого потребления для последующей реализации через Торгсин [1109], что позволило бы в кратчайшие сроки не только вернуть затраченную валюту, но и получить 100–200 % прибыли.

Несмотря на, в целом, мизерный размер запрошенных ассигнований и перспективу их быстрого возврата, руководство Политбюро и СНК СССР предпочло воздержаться от санкционирования этой меры. Как показывает обращение Н.Н. Крестинского к Л.М. Кагановичу в конце июля 1932 г., вопрос по-прежнему оставался открытым. Вероятно затруднения создавались не только существом дела, но и возражениями процедурного характера. В июле-августе 1932 г. комиссиями Политбюро и Совнаркомом велась работа по уточнению импортного плана на 1932 г. [1110]