Олег Кен - Западное приграничье. Политбюро ЦК ВКП(б) и отношения СССР с западными соседними государствами, 1928–1934

Затянувшимся судебным разбирательством был создан прецедент, более чем неприятный для советской стороны: случаи невыполнения или недобросовестного выполнения обязательств советскими внешнеторговыми организациями были далеко не единичны. Нести полную материальную ответственность за их действия советское государство отказывалось, и ситуацию, при которой на счета торгпредства мог быть наложен арест, а само оно фактически становилось банкротом, рассматривало как недопустимую. Поэтому НКВТ и торгпредству в Таллине запрещалось принимать официальное участие в судебных разбирательствах (последнее должно было ссылаться на свой особый статус). Положение Москвы осложнялось отсутствием прочной юридической основы деятельности торгпредства в Эстонии (из прибалтийских государств лишь с Латвией СССР была заключена специальная Конвенция о третейских судах по торговым и гражданским делам (10 октября 1927 г.). Эти обстоятельства объясняют готовность советского руководства идти на огромные уступки: в случае «ликвидации» в той или иной форме дела Пертселя оно в апреле 1932 г. соглашалось взять на себя беспрецедентные обязательства выдачи в Эстонии заказов на половину всей выручки от реализации экспорта советских товаров [1045]. Другой способ «ликвидации» инцидента был выдвинут в начале 1932 г. торгпредом Г.К. Клингером, предлагавшим НКВТ скупить через третьих лиц большинство векселей Пертселя. Полномочный представитель СССР в Таллине также считал этот способ решения проблемы наиболее практичным. В конце марта заместитель наркома внешней торговли Элиава ответил Клингеру категорическим отказом, не приводя при этом никаких аргументов против проведения этой акции, возможной причиной было то, что это явилось бы фактическим признанием законности претензий Пертселя [1046].

Вплоть до конца весны 1932 г. руки Москвы связывали переговоры о заключении советско-эстонского пакта о ненападении и борьба с усиливавшейся международной кампанией против советского демпинга. Эти обстоятельства (и огромное положительное сальдо СССР в торговле с Эстонией), судя по всему, заставляли НКИД с крайней осторожностью относиться к применению экономических санкций в отношении Таллина из-за «дела Пертселя» (фактически – «дела Центросоюза»). Набор сформулированных в постановлении (пп. 3–4), вероятно, исходил от НКВТ и был принят по настоянию А.П. Розенгольца. За принятие мер экономического давления в отношении Эстонии, занимавшей в тот период «такую ярко враждебную к нам позицию, какой не занимала за последние годы», высказывались еще в конце февраля 1932 г. участники межведомственного совещания, созванного по инициативе НКИД. Наконец, в конце апреля Ш.З. Элиава и Б.С. Стомоняков обратились с совместным письмом в Политбюро ЦК ВКП(б). К письму был приложен проект постановления, полностью совпадающий с его окончательным текстом [1047]. Выбор времени для обращения в ЦК и принятия им решения об иске Пертселя, возможно, объясняется вступлением в завершающую фазу шестимесячных переговоров о пакте ненападения с Эстонией. Симптоматично, что постановление Политбюро было принято в день подписания этого пакта.

Санкционированные Политбюро меры привели к немедленным результатам. Уже месяц спустя Б.С. Стомоняков писал Ф.Ф. Раскольникову, что «неудачное маневрирование Торгпредства при выполнении директив о свертывании работы наших хозорганов в Эстонии привело к тому, чего я с самого начала опасался. Эстонские газеты уже пишут о «начавшейся экономической войне между СССР и Эстонией». Он требовал от полпреда избегать не только всяких шагов, но даже отдельных заявлений в неофициальных беседах (!), которые могли бы быть истолкованы как подтверждение того, что правительство или хотя бы НКВТ объявили экономическую войну Эстонии. «Для нас особенно опасно становиться на путь бойкота, ибо это облегчило бы нашим врагам пропаганду и проведение бойкота против СССР». Сокращение торговых оборотов следовало объяснять неуверенностью настроений советских хозорганов [1048]. Заявление временного поверенного в делах М.В. Буравцева (сделанные в частной беседе) о том, что СССР «неизбежно договорится» с великими державами и Польшей, а в результате государства Прибалтики «останутся у разбитого корыта», вызвало резкую реакцию Б.С. Стомонякова: «Возмутительно. Это великодержавный тон» [1049]. Однако, ситуация для Эстонии сложилась исключительно тяжелая: в первом полугодии 1932 г. экспорт СССР составил в 1624 тыс. эстонских крон, а советский импорт – лишь 66 тыс. крон [1050].