Олег Кен - Западное приграничье. Политбюро ЦК ВКП(б) и отношения СССР с западными соседними государствами, 1928–1934

Постановление Политбюро придало решению (фактически принятому еще до 10 октября) о вступлении в переговоры о пакте с Польшей характер «уступки Франции», как и предлагалось Литвиновым. Судя по имеющимся документам, вопреки формулировке Политбюро, ни с каким «запросом» к Москве генеральный секретарь МИД Франции не обращался. Спору между Литвиновым и Караханом было найдено соломоново решение в форме «одновременного обращения» к французским и польским дипломатам. Политбюро согласилось с мнением наркома о нецелесообразности официального вручения польской миссии парафированного текста советско-французского пакта в качестве нового проекта советско-польского договора о ненападении. Статья 1 пакта с Францией упоминала о подмандатных территориях и колониях, а статья 4 ссылалась на «совокупность территорий, определенных в 1-й статье», что, замечал Литвинов, «либо к Польше не может быть применимо, либо же может быть воспринято как гарантирование польского коридора и протектората над Данцигом, т. е. как подтверждение Версальского договора». «Если мы, однако, внесем хоть малейшие поправки, – опасался он, – это даст повод Польше со своей стороны вносить поправки и таким образом вновь проявить свое мастерство в бесконечном затягивании переговоров» [900]. Поэтому документальное сопровождение советского демарша было ограничено кратким письменным заявлением.

Текст заявления СССР в адрес Польши и Франции был согласован Литвиновым с Молотовым и Сталиным не ранее вечера 13 октября и датирован 14 октября. Беседам Довгалевского и Залеского с руководителями французской дипломатии в нем придавался статус фактической договоренности о том, что возможные польско-советские переговоры следует вести на основе парафированного текста пакта СССР и Франции. В заявлении подтверждалась «готовность Советского Правительства к подписанию такого пакта» и содержалась просьба сообщить, «готово ли Польское Правительство… подписать такой же пакт о ненападении». 14 октября Литвинов передал это заявление временному поверенному в делах Польши в СССР А. Зелезинскому и поручил Довгалевскому сообщить его генеральному секретарю МИД, «объяснив, что ввиду интереса, проявленного французским правительством, и в интересах скорейшего разрешения вопроса, Вы обращаетесь и за содействием к Бертело» [901].

Комментируя мотивы и ожидаемый эффект Заявления 14 октября, М.М. Литвинов и Б.С. Стомоняков, отмечали, что оно «передает инициативу дальнейшего развития вопроса о гарантийном пакте с Польшей опять в наши руки и парализует тем самым дальнейшие попытки польского правительства создавать шумиху вокруг патековского «предложения» от 23 августа. Этим заявлением мы заставим, несомненно, поляков раскрыть свои карты и спутаем их игру, направленную к срыву нашего пакта с Францией». Руководители НКИД подчеркивали конфиденциальный характер Заявления; НКИД воздержался от информирования о нем немцев – «в надежде на то, что поляки, наученные горьким опытом, не поспешат на этот раз протрубить о новых переговорах» [902].

10 октября 1931 г.

Решение Политбюро

6. – О Литве (т.т. Карахан, Литвинов).

Отложить на месяц.

Протокол № 68 (особый) заседания Политбюро ЦК ВКП(б) от 10.10.1931. – РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 162. Д. 11. Л. 2.

Материалы к решениям Политбюро «О Литве» в октябре-ноябре 1931 г. получить не удалось. Предположительно, Караханом и Литвиновым были выдвинуты предложения об укреплении военно-политических связей между СССР и Литвой. Этот вопрос приобрел актуальность к началу осени 1931 г., и, судя по доступным материалам, при его обсуждении наркомат по иностранным делам и его представитель в Ковно занимали активную позицию в пользу такого сотрудничества [903].

В связи с урегулированием положения торгпредства в Литве [904], военный министр Б. Гедрайтис в середине 1931 г. обратился к полпреду Карскому с запросом о возможности закупки артиллерии для литовской армии. Этот запрос был передан в наркомат по военным и морским делам, который дал задание советскому военному атташе Д.А. Реутскому, не вступая в официальные переговоры, «при благоприятном случае» «спросить Гедрайтиса, что именно они хотели бы у нас купить, в каком количестве и какие условия покупки они хотят выставить». Реутский считал, что заключение соглашения о поставках артиллерийского имущества во всех отношениях было бы выгодно Москве: Литва окажется «в большой зависимости от нас в питании снарядами, в ремонте орудий и пр.», сближение с «группой полковников», игравшей важную роль в политической жизни страны позволит СССР «одновременно значительно усилить свое политическое влияние». В международном контексте такое соглашение с СССР помогло бы ослабить зависимость Литвы от Германии. Главный аргумент военного атташе состоял в том, чтобы использовать возможность «удержать Литву на антипольских позициях до войны» и тогда «литовская армия сможет оказать нам кое-какую помощь» [905].