Андрей Снесарев - Письма с фронта. 1914–1917

Смеялся много над письмами мальчиков и дочки, делился и с товарищами. Сегодня после трех недель перестало лить, день ясный и достаточно теплый. В своем адресе ко мне не прибавляй 12-й корпус, мы давно не в нем, а из-за этой приписки письма далеко залетают. Просто: «В действующую армию, во 2-ю каз[ачью] Сво[дную] дивизию. Мне».

Надо приниматься за дела.

Крепко вас всех обнимаю, целую и благословляю.

Сейчас произвел мену рубах: Васкевич дал мне две ночные, а я ему две крахмальные… кажется, оба мы довольны. Федорову о матери не говорил, а о ваших встречах с женой говорил… доволен. Где Зайцев, Кремлевы и Виноградский?

Целую золотую, обнимаю и благословляю Андрей.

Дорогая моя Женюрка!

Опять воевали и ходили подряд несколько дней, и я не мог с тобой поговорить. Здесь второй день, и я берусь за перо. Прибыл Писарев, и я его высосал дотла, хотя кругом рвалась шрапнель и он с непривычки к ней чувствовал себя не совсем хорошо. Я заставил его рассказать все, что он говорил, что ты отвечала, как ты выглядишь, как твое лицо, улыбка, грусть… все, что он мог и умел. Он мне искренно поведал, что сказал лишь про маленькое ранение Легкомысленного и больше ничего. Я одобрил его идею. Он привез подарки казакам от Мариинских гимназисток, пересланные мне графиней при любезной приписочке. Эти подарки только сегодня мы могли раскрыть и отдать одному полку – Линейному, ибо другой Волгский – на позиции, завтра передадим и этому. Вчера и сегодня получаем добрые вести и сердца наши радуются… наконец, начинаем нажимать мы, а они начинают подаваться. В последний момент австрийцы собрали последние усилия и неплохо продержались несколько дней… Я охотно признаю за ними это запоздалое, но красивое усилие.

Мы спустились с гор и теперь чувствуем себя хорошо, к тому же прекратился дождь и погода стоит благодатная. Я только что (в доме миллионера жида [10]) взял ванну, купал меня Осип, и мы с ним говорили вволю… и о вас, и о войне, и обо всех вещах, доступных его и моему пониманию. Может быть, мы постоим тут еще, и я напишу тебе вновь; сейчас берусь за работу. Дай мне твои глазки, моя лучшая из жен, и давай малых; я вас всех-всех расцелую крепко-крепко. Обнимаю, целую и благословляю.

Если хочешь, спроси у Самойло, что я заработал… мы здесь ничего не знаем. А.

Дорогой мой Женюрок!

Привез Писарев мне от тебя письмо и вещи. Это было дней 5–6 тому назад, и вновь ничего нет. Теперь жду, что мне привезет Архип, которого я и начальник дивизии ждем с большим нетерпением. Стало у нас несколько спокойнее, больше свободного времени и больше стало тянуть к вам… и понятно – или воевать, или жить дома и получать те радости, что дает свое гнездо…[…]

Полушубок получил (забыл написать), и он прелесть – теплый и легкий, надевать пока не пришлось. Все твои сласти и закуски пошли в общее пользование; Сидоренко все время ворчал и кое-что удержал на будущее: кусок масла, какао, еще что-то… «Они все поедят в один присест», – говорит он мне в объяснении. Только печенье (с прослойками) я удержал в своем полном распоряжении и съедал (украдкой) по 5–6 штук в сутки. Мне было стыдно, но эгоизм брал верх. Дело в том, что все время мы живем на черном хлебе, не всегда хорошем, пышки бывают как редкость, и по всему мучному я сильно скучаю. Надо мною товарищи острят, но казачишки бьются изо всех сил, чтобы достать муки и масла, ездят по окрестным селам, и кое-когда мне добывают… В нашей маленькой боевой семье по этому поводу бывает праздник и начинаются по моему адресу шутки… Наша «лестница» вновь вынута из сундука, и мы все на нее любуемся… […]

Сейчас получили приятные новости с театра у Варшавы, и мы все в восторге. К тому же, погода благодатная, и на душе тихо и уютно. Только вы далеко, моя золотая четверка, я несусь мыслью к вам, и в моем засушенном кровавыми картинами сердце поднимаются забытые теплые тревога и тоска… Три месяца видеть смерть, кровь, жертвы… это закаляет, делает человека жестко-спокойным и отучает от тихих грез мирного времени… Мы по-прежнему живем в доме миллионера-жида, в блестящей обстановке, только есть нечего, кроме мяса и черного хлеба.

Напиши мне, Женюша, какие ты получила деньги, чтобы мне все сообразить и подвести итоги. У меня еще осталось около 200 рублей, из которых я заплачу все свои издержки по счету за два месяца, конечно, еще кое-что останется. Скажи офицерам-топографам, чтобы они заранее заготовили свои отчеты, если они в Петербурге. Ну, подходите все, и я вас начну всех обнимать и целовать. Обнимаю, благословляю и целую. Ваш отец и муж Андрей.