Виталий Шенталинский: Яшка Кошелек и Владимир Ленин

Постепенно подвиги Кошелька покрыли его легендарной славой. Каким–то чудом ему удавалось уйти невредимо из любых переделок. И все же пришел день, когда отряд Мартынова подстерег разбойника.

Случилось это на Божедомке, где в одном из домов он, по сведениям чекистов, должен был появиться. Была устроена двойная засада: часть чекистов засела внутри дома, другие — в доме напротив.

«Мы его увидели, он появился, — пишет Мартынов. — Он шел с одним из своих сообщников… Не было места ни для каких раздумий. Не нужно было стараться взять его живым. Лишь бы как–нибудь взять! Мы выскочили и стали стрелять. Первым же выстрелом попали в голову Яшиному сообщнику. Он завернулся по оси от силы удара, его бросило к воротам, и сразу он вышел из боя.

Яша применил свою обычную систему — одновременно двумя руками он буквально забросал пулями все окна в том доме, где его ждали. Выстрелом из карабина Кошельков был смертельно ранен. Яша завалился навзничь… Но уже лежа, полуослепший от крови, механически продолжал жать гашетки и стрелять в небо. Мы подошли к нему, и один из сотрудников крикнул:

— Кошельков, брось! Можешь числиться мертвым!..

Яша ослабел, стал хрипеть и умер…»

Так кончил жизнь Яша Кошельков — король московских бандитов.

В карманах его нашлось много интересного: несколько чекистских удостоверений, пачка денег, пробитая пулей, браунинг Ильича и книжечка с дневниковыми записями. Выдержка из них сохранилась в деле Н-215. Это крик души Кошелька, обращенный к его «невесте» Ольге:

«Детка, моя крошка, моя бедная козочка. Что за несчастный рок висит надо мною. Никак не везет. Детка моя, дорогая моя, что, за что все это? О, Боже мой, что они над тобой сделают. Я буду мстить и мстить без конца. Я буду жить только для мести.

Ведь ты — мое сердце, ты моя радость, ты мое все, все, для кого стоит жить. Детка, неужели все кончено? О, кажется, я не в состоянии выдержать и пережить этого. Боже, как я себя плохо чувствую и физически, и нравственно. Душа болит. Я готов сейчас все бить и палить. Ой, как мне сейчас ненавистно, мне ненавистно счастье людей. За мной охотятся, как за зверем: никого не щадят. Что же они хотят от меня, я дал жизнь Ленину.

Детка, милая крошка, крепись. Плюнь на все, береги свое здоровье…»

Владимир Ильич Ленин тоже оставил литературный памятник о рождественской встрече с Яшкой Кошельком. Он не был бы великим человеком, если бы даже такое событие не употребил с пользой.

«Представьте себе, — пишет он в своей книге «Детская болезнь «левизны» в коммунизме», — что ваш автомобиль остановили вооруженные бандиты. Вы даете им деньги, паспорт, револьвер, автомобиль. Вы получаете избавление от приятного соседства с бандитами. Компромисс налицо, несомненно. «Do ut des» («даю» тебе деньги, оружие, автомобиль, «чтобы ты дал» мне возможность уйти подобру–поздорову). Но трудно найти не сошедшего с ума человека, который объявил бы подобный компромисс «принципиально недопустимым»… Наш компромисс с бандитами германского империализма был подобен такому компромиссу…»

Ближайший сотрудник Ленина Бонч — Бруевич рассказывает, что когда Ильич узнал о смерти бандита, перешедшего ему дорогу, то распорядился: «Дело сдать в архив!» Куда оно и было упрятано. И только теперь нарушен завет Ильича — это дело извлекли на свет.

История не знает сослагательного наклонения: что было бы, если бы… И все же вопрос напрашивается сам собой: что было бы, если бы Ильича тогда все–таки порешили? На пути Ленина встал не заурядный воришка, а мастер своего дела, — Кошелек никого не щадил, стрелял налево и направо и в упор. Наследственный бандит, сын известного вора–рецидивиста, каторжника, кончившего виселицей, — «послужной список» двадцативосьмилетнего преступника занял несколько увесистых томов.

По прихоти случая судьба страны и всей мировой революции вдруг оказалась на мгновенье в руках уголовного пахана…

Конечно, машинист для паровоза революции нашелся бы. Не тот, так другой. Но ясно: наша история могла пойти совсем по иным рельсам. Как знать, устояла бы или нет Советская власть в тот отчаянный для себя исторический момент — без своего гениального вождя.

P. S. Каким же образом записки Мартынова попали на письменные столы Исаака Бабеля и Михаила Булгакова?

В деле — две рукописи чекиста. Про одну из них, озаглавленную «Бандиты», с правкой Бабеля, сообщается, что она была напечатана в журнале «30 дней» в 1925 году. Лубянский делопроизводитель ошибся. Ни в одном номере этого популярного журнала, ни в 1925‑м (когда журнал начал выходить), ни в последующих, такой публикации нет.