В Бурцев - Календарь Русской Революции (Октябрь)

Либералы вопят и обвиняют тех, кто испортил им игру. Странно. Во-первых, то будущее, которое им рисовалось, та синица, которую они брали и предлагали, была буржуазной птицей в случае "выигрыша", это было прочное господство "средних классов", третьего сословия; но народные массы, в первую голову пролетариат, не могли примириться с таким результатом их собственной победы: здание буржуазной свободной Poccии должно было быть построено не по плану его временных владельцев, а согласно интересам огромного большинства населения, больше ради грядущего, чем ради себя самого.

Но, главное, либералы глубоко заблуждались. Если бы революционеры предоставили игру целиком мирно-кадетским политикам, проигрыш был бы и виднее и позорнее, ибо только легальное сопротивление, хотя и не приведшее к победе, доказало реакции, что торжество ее будет иметь свои границы, и не будь ершей, карась поплатился бы не одним только хвостом. Правительство Витте вело "мудрую политику"-"октябристскую политику" размежевания классов собственнических от классов крамольных. Но правительственные кадеты наткнулись на бешенство крайних правых элементов, т. е. жандармского комплота, и... игра была и с этой стороны испорчена. Наконец, революционеры переоценили стачку. Она началась испытанно-могучим оружием пролетариата. А между тем сила ее варьирует в зависимости от трех величин; свежести силы пролетариата, неподготовленности правительства и симпатии общества. Все три обстоятельства изменились к худшему.

Для более острых форм борьбы не пришло еще время, так как ни правительство, ни армия не были еще проникнуты революционным сознанием. Революционеры трагически шли на временное поражение (ибо, вообще говоря, революция непобедима), обусловленное более всего естественным отступничеством либералов. Либералы испортили игру революционеров. Никто не выиграл в конце концов. Отсюда бессильные взаимные нарекания. Но правы были крайние левые, ибо только их способ игры сулил настоящую победу: другие тешились иллюзиями, а выигрыш их означал бы в лучшем случае {274} шулерскую стачку Кадетов либеральных с кадетами бюрократическими. Теперь никто уже не относится у нас к массовой политической стачке, как к панацей, как к методу, применимому легко и по желанно во всякую минуту. Но стачка не сказала еще не только своего последнего слова (она скажет его на международно-социалистическом языке в день Страшного Суда), но даже своего, решительного русского слова. Но авангарду приходится ждать и организоваться. Большой корпус, никак не сомкнется. Заминкой пользуются душители и соглашатели.

Не меньший энтузиазм, чем в России, вызвала октябрьская стачка и в сердцах западноевропейских пролетариев. Она пришла вовремя, чтобы послужить бесконечно-поучительной иллюстраций к горячо обсуждавшемуся вопросу о революционных методах борьбы, какими располагает пролетариат.

Анархисты и полуанархисты давно уже выдвигали всеобщую стачку в противовес парламентаризму, как истинный метод остальной революция. Ярко и талантливо изложил в краткой форме учение о всеобщей стачке синдикалист-железнодорожник Гэрар на Турском конгрессе конфедерации труда в 1896 году. Вот его слова:

"Завоевание политической власти парламентским путем есть химера, и в настоящее время в палате на 585 депутатов вряд ли есть три или четыре истинных социалиста. А из 36.000 коммун до сих пор мы завладели всего 150 муниципалитетами.

"Частные стачки не удаются, потому что рабочие деморализуются и падают под угрозами патроната, покровительствуемого правительством. Всеобщая же стачка будет длиться недолго, и ее подавление станет невозможным; что касается угроз, то их еще менее можно опасаться. Необходимость защищать заводы, мастерские, фабрики, магазины и т. д. заставить армию рассыпаться на мельчайшие части. В Typе, напр., не окажется и пятидесяти солдат для защиты патроната.

"И потом, из боязни, как бы стачечники не стали портить железнодорожные пути, сигналы, различные сооружения, не будет ли правительство вынуждено охранять 39.000 километров железнодорожной сети, расставляя войска вдоль путей? Триста {275} тысяч солдат действующей армии, поставленных для наблюдения за 39 миллионами метров, будут отделены один от другого расстоянием в 130 метров, да и то под условием отказаться от охраны станций, депо, мануфактур, заводов и т. д... и предоставить патронат на произвол судьбы, оставляя в больших городах полную свободу действий возмутившимся рабочим.