А Волков - Зодчие

- Лазают по садам, яблоки обобрали, деревья на дрова рубят!

- Терпите, - отвечали кадии. - Это защитники города.

Теперь этим защитникам приходилось тяжко. Каленые русские ядра зажигали их легкие жилища. Лишенные крова пытались ворваться в дома богачей, но привратники их прогоняли. Погибающая от голода и холода беднота с радостью покинула бы город, если бы это было возможно.

* * *

Хатыча явилась в каморку Булата послом от Джафара-мирзы. Старый зодчий стоял перед ней маленький, истощавший. Но синие глаза по-прежнему смотрели решительно.

Хатыча уговаривала старика:

- Образумься! Али тебе жизнь не мила? Сгинешь за упорство!

- Сгину, а своих не выдам!

- Эх, Никита, досупротивничаешь до беды! Царю Ивану Казань не взять, уйдет восвояси...

- Того не будет! - гневно вскричал Булат. - Поди прочь, змея!

Никиту вызвал управитель. Маленький горбун набросился на старика:

- Проклятый раб! Осмеливаешься противиться приказу самого Музафара-муллы!

Джафар ударил Никиту по лицу. Старик покачнулся:

- Смерти не боюсь!

- Врешь, хитрый старик! Убивать не стану, нам знающий строитель нужен. Мы тебя заставим работать!

- Несбыточное дело! - твердо возразил Булат - Противу своих не пойду!

- В зиндан его!

Никиту, избитого, бросили в подземную тюрьму. Сторожить поставили кривого чуваша Ахвана.

Вечером к зиндану пробралась Дуня. Худощавый, обтрепанный Ахван зашептал сердито:

- Эй, девка, зачем пришла? Мне из-за тебя голову долой!

Дуня протянула Ахвану монетку. Чуваш отрицательно покачал головой:

- Ай-ай, щедрая девка, знаешь, чем бедного невольника ублаготворить! Только я у тебя деньги не возьму. Говори скорее: что надо?

Девушка быстро заговорила:

- Я знаю, тебе приказано дедыньку бить и голодом морить. А ты не бей... и вот... отдашь ему! - Она сунула Ахвану узелок с едой.

- Ой-ой! - сморщился сторож. - Узнает Джафар-мирза...

- А как он узнает? Ты скажешь, или я скажу, или дедушка скажет?

- Хо-хо! Хитрая девка!.. Наверно, догадалась, что я татарам подневольный слуга...

На гнилую солому к ногам Никиты упал узелок с хлебом и сушеными фруктами. Удивленный пленник посмотрел вверх. Оттуда сверкал единственный глаз Ахвана.

- Ешь, внучка принесла! Платок спрячь...

Управитель часто наведывался в темницу.

- Поддается урус? - спрашивал он Ахвана.

- Нет, мирза. Старик, как кремень, крепкий. Я его бил-бил, руки отколотил!

- Голодом моришь?

- Морю, мирза! Даю хлеба, сколько ты приказал: одну крошку. Может, совсем не давать?

- Тогда сдохнет! Я его переупрямлю: пойдет к нам стены крепить!

Иногда управитель сам спускался в подвал, хлестал Никиту плетью; тот молчал, стиснув зубы. Разозленный Джафар убегал, а чуваш, ухмыляясь, мазал раны старика бараньим салом.

Когда Дуня, улучив время, прибегала к Булату, он говорил скорбно:

- Ох, дочка, наживешь со мной беды! Лих, все наши дела откроются плохо тебе придется.

- Ничего, дедынька! Я проворная, я тут все уголки знаю. Спрячусь!

- Уходи, уходи, девка! - вмешивался кривой Ахван. - Оно хоть и все в руках аллаха, но и божьему терпению бывает конец.

Дни проходили за днями, а тюрьма не могла сломить упорства Булата. Он был крепок, как сталь, имя которой носил Никита.

Глава XII

ТАЙНИК

Русские отрезали татарам доступ к речке Казанке, но те не терпели недостатка в воде.

Осаждающим удалось узнать от перебежчиков, что в левом берегу Казанки выкопан тайник: каменный свод над родником, вытекающим из ската горы и впадающим в речку. К роднику вел под городской стеной подземный ход из Муралеевой башни.

Царь, обрадованный важным известием, приказал подрыться под тайник и взорвать его.

Выродков призвал начальника строителей Голована и приказал:

- Будешь подкапываться под водяной тайник. Нам каждый день и час дорог. Наказ тебе, Андрей, один: людей бери сколько хочешь, а работу сделать быстро!

Осматривать местность пошли трое: Голован, Аким Груздь и казак Филимон, накануне лишившийся коня в битве с Япанчой.

Андрей шел и смотрел на волосатое разбойничье лицо Филимона: в нем чудилось что-то знакомое. У Голована была необыкновенная память художника на лица: кого он хоть раз видел, никогда не забывал.

Перебирая воспоминания, Голован радостно вздрогнул: перед его глазами встал жаркий день, тополевый пух, как снег летящий в воздухе, черное воронье над облезлыми луковками церквей Спасо-Мирожского монастыря и два монаха, поносящие друг друга скверными словами...