Сергей Кремлев - Ленин. Спаситель и создатель

Предлагаю:

(1) Дать ему возможность поучиться командному делу (принять все меры для ускорения, особенно чтения лекций и проч.),

(2) Поручить ему организовать особый отряд для взрывов etc. (и так далее. – С.К .) в тылу противника» [1111].

Предложение Ленина было принято, и осенью 1919 года Камо во главе подпольной группы боевиков с оружием, боеприпасами и литературой конспиративно направили в Баку, где он успешно работал, подготавливая рабочее восстание. К этому времени относится ещё одна ленинская записка секретарю ЦК Елене Стасовой:

«Е.Д.! Надо послать шифровку, чтобы нигде и никогда не смели употреблять кличку Камо, а заменили тотчас иной, новой . Город, где Камо, называть толькошифром.

Ленин » [1112]

Суть была в том, что Киров – тогда член РВС 11-й армии, направил 9 декабря 1919 года из Астрахани в Москву письмо, где неосторожно упоминал о Камо, говоря, что не имеется пока точных сведений, прибыл ли Камо в Баку.

Сюжет с Камо – лишь один из тысяч эпизодов гражданской войны, прямо связанных с Лениным, при том, что в гражданской войне не было мало-мальски крупных событий, к которым Ленин не имел бы того или иного отношения. В той войне роль Ленина по уровню личного влияния на события и по всеохватности этого влияния была аналогична роли Сталина в Великой Отечественной войне – от стратегических операций до действий спецгрупп.

В марте 1919 года Ленин ненадолго приехал в Петроград. Повод был печальным: он приезжал на похороны Марка Елизарова, мужа старшей сестры Ленина Анны и старого товарища и соратника Ильича. С Елизаровым был связан огромный и по времени, и по содержанию кусок жизни…

И какой жизни!

Ещё – молодой, ещё такой, как оказалось, беззаботной и простой по сравнению с той, которую Владимир Ильич взвалил на свои плечи с Октября 1917 года, приняв на себя и всю полноту власти в стране и всю ответственность за политику этой власти.

Теперь Ленин не принадлежал сам себе, и как он ни хотел бы побыть с родными и по возможности утешить Анну Ильиничну, уже в день приезда в Питер – 12 марта 1919 года, ему пришлось сделать доклад о внешней и внутренней политике Совета Народных Комиссаров на заседании Петроградского Совета.

Я уже писал о фото Ленина, сделанных на кладбище, где хоронили Елизарова, – это была сама запечатлённая скорбь. В редкую откровенную минуту он вдруг предстал человеком ранимым, чувствующим, страдающим…

А 13 марта – после похорон, он выступил вначале на заседании I съезда сельскохозяйственных рабочих Петроградской губернии, и дважды с речами в Народном доме: перед десятитысячной аудиторией в большом зале и затем – в фойе.

Вскоре его питерские речи были объединены в отдельной брошюре под названием «Успехи и трудности Советской власти». В этой ленинской работе важно всё, однако ниже приведу лишь одну его мысль, вначале познакомив читателя с историей послесловия к «Успехам и трудностям»…

Ленин, написав это послесловие к брошюре, издаваемой в Петрограде, попросил Зиновьева напечатать его «хотя бы самым мелким петитом», но просьбу автора не выполнили, причём не выполнили неоднократно, и впервые послесловие было напечатано лишь в 1922 году в первом издании Собрания сочинений Ленина…

А послесловие было действительно «того…» – не очень стандартным. И этим оно было не для всех удобным как тогда, так и сейчас.

Вот это послесловие – полностью:

«Потратив немало труда на исправление записи моей речи, я вынужден обратиться с убедительной просьбой ко всем товарищам, которые хотят записывать мои речи для печати.

Просьба состоит в том, чтобы никогда не полагаться ни на стенографическую (! – С.К .), ни на какую иную запись моих речей, никогда не гоняться за их записью, никогда не печатать записи моих речей.

Вместо записи моих речей, если в том есть надобность, пусть печатают отчёты о них. Я видал в газетах такие отчёты о своих речах, которые бывали удовлетворительны. Но я ни единого раза не видал сколько-нибудь удовлетворительной записи моей речи. Отчего это происходит, судить не берусь, от чрезмерной ли быстроты моей речи, или от неправильного её построения, или от чего другого, но факт остаётся фактом. Ни одной удовлетворительной записи своей речи, ни стенографической, ни иной какой, я ещё ни разу не видал.

Лучше хороший отчёт о речи, чем плохая запись речи. Поэтому я прошу: никогда никаких записей моих речей не печатать» [1113].

И что-то не хочется комментировать эти строки. Я познакомил с ними читателя, а уж суждение о них пусть выносит он сам.