Сергей Кремлев - Ленин. Спаситель и создатель

И они действительно её делали! Через год после вырвавшихся у Ленина горьких слов: «Вот она, судьба моя…», его имя будет греметь по миру, а через десять лет он, уже посмертно, станет символом надежды и борьбы для сотен миллионов людей по всему земному шару, но…

Но пока – скромный кабинетик в скромной цюрихской квартирке, стол, заваленный бумагами и лямка повседневной партийной работы.

Ленин был редкостно психологически устойчивым человеком. Он умел предельно сосредоточиться, но он не всегда был сдержан, а порой был открыто эмоционален…

Приведу ещё раз отрывок из письма Инессе Арманд от 19 июля 1914 года, где Ленин, имея в виду поведение лидеров II Интернационала Гюисманса и Вандервельде на Брюссельском «объединительном» совещании, признавался: «…Ты лучше провела дело, чем это мог бы сделать я. Помимо языка, я бы взорвался , наверное. Не стерпел бы комедиантства и обозвал бы их подлецами. А им только того и надо было – на это они и провоцировали» [717].

Однако Ленин никогда не впадал в такое состояние души, которое можно определить как истерическое… Ни в малейшей мере для него никогда не было свойственно и угнетённое, ипохондрическое состояние души.

Тем не менее, человек – даже самый стойкий, железный, убеждённый, это, всё же, – живая и чувствующая, а порой – и страдающая душа. Причём с годами понимаешь, что иногда трудно не согласиться с горькими словами Индиры Ганди, которая однажды сказала, что, в конечном счёте , человек остаётся наедине с собой.

Да…

А каким был Ленин наедине с собой?

Ну, это знал только он сам. Но можно уверенно заявить, что такой Ленин, которого знал лишь сам Ленин, был ещё более крупным, ещё более значительным, ещё более многосторонним, чем он остался в истории и в памяти современников. Фёдор Тютчев в гениально кратком, и поэтому непунятом, стихотворении «Silentium!» («Молчание!») написал:

Эти стихотворные строки ёмко выражают абсолютно то же, что написал Фридрих Ницше, завершая свой труд «По ту сторону добра и зла»:

«Ах, что сталось с вами, моими пером и кистью написанными мыслями! Ещё не так давно вы были пестры, юны…, полны шипов и тайных пряностей, заставлявших меня чихать и смеяться, – а теперь? Вы уже утратили свою новизну, некоторые из вас, к моему отчаянию, готовы стать истинами…

Мы увековечиваем лишь то, чему уже недолго осталось жить и летать, всё усталое и дряблое! И только для ваших сумерек , мысли мои…, только для них есть у меня краски, может быть, бездна красок, но по ним никто не угадает, как вы выглядели на заре, вы, внезапные искры и чудеса моего одиночества…»

Это сказано очень точно!

Мысль возникает именно как искра в ночи, она – уже возникшая в том, в ком она родилась, ещё не оформлена для него самого в слове, но уже понятна ему без слов. И Ницше – мыслитель, вообще-то, сумбурный и очень неровный, нашёл на этот раз точное слово – «на заре…»

Мысль приходит действительно, как озарение , а уж потом оформляется для других, внешних по отношению к тебе, в слова, и увядает в словах, смеркается …

Но Ленин не был поэтом, он был политиком, причём политиком абсолютно нового, ранее небывалого типа – политиком, действующим в интересах большинства общества, а большинство любого общества (если это, конечно, не «светское общество») – это трудящиеся… И Ленин был политиком Труда. Поэтому он свои мысли обязан был так или иначе, но внятно и понятно, довести до масс, или – хотя бы, до такого числа современников, которые могли бы стать его соратниками и сотрудниками в деле построения нового мира.

Ради этого он и работал – до революции и после неё…

И его партия, если вдуматься, была для него – до революции, конечно, – инструментом доведения до широких масс его мыслей… Эти мысли должны были, овладев массами, поставить его, Владимира Ленина, во главе такой государственной власти, которая бы действовала в интересах масс.

И тогда партия стала бы уже одним из рычагов народной государственной власти.

Французскому энциклопедисту Дени Дидро принадлежит следующая сентенция: «Для истины достаточный триумф, если её принимают немногие, но достойные. Быть угодной всем – не её удел». При всей внешней эффектности этой мысли, она очень элитарна и исполнена духовного и интеллектуального высокомерия.