Георгий Куманёв - Говорят сталинские наркомы

— Опасными руководителями являются слабовольные люди, пригодные ко всему и ни к чему, — продолжал Сталин. — Вы, наверное, держите в запасе объяснение, что были заняты не менее важными делами?

— Да, увлеклись другими делами, в частности, подготовкой к сплаву леса.

— Значит, некогда было! — ехидно проговорил Сталин. Люди, которым всегда некогда, обыкновенно ничего не делают. Как Вы могли ложиться спать, прежде чем не дали себе отчета, что за день Вы сделали? Потеряешь время — не вернешь, как пролитую воду не соберешь.

— Постараюсь исправить, товарищ Сталин, — снова повторил Анцелович.

— Исправить, — иронически произнес Сталин. — Когда? У наших недругов вызывает удивление, что мы — палец о палец не ударили, чтобы взять в свои руки добро. А Вы сидите у себя в кабинете, словно крыса в сейфе, и ничего не предпринимаете.

Язык Сталина был острым, и он беспощадно разил им Анцеловича.

Между тем Анцелович на эти слова ничего не сказал, продолжая молчаливо смотреть на Сталина.

Для меня молчание Анцеловича было непонятным. В моих глазах он вроде был человеком смелым, волевым. «Скажи, наконец, когда и что сделаешь», — подумал я.

— Кажется, дело простое, — продолжал Сталин, — а тут тупое успокоение на своем месте.

— Да, — извинился, наконец, Анцелович, — мы явно упустили время, товарищ Сталин.

Но опять–таки он не заверил вождя о том, когда и какие меры примет наркомат.

— Вам, вероятно, часто приходилось хлопать себя по лбу, когда забывали то, что должны были сделать?

— Поправим дело, товарищ Сталин, — сказал Анцелович.

— А когда, как? Я понимаю, Вы пока еще сами не знаете, Вам еще помощники не подсказали. Вот видите, каков нарком! Гремит как пустой бочонок. А ведь из слов моста не построишь — нужны бревна… На большом месте сидеть — надо много ума. А Вы? — Сталин махнул рукой и чуть повернул голову в сторону Молотова:

— Нашли кому доверить дело! Разве можно мириться…

Он не договорил и добавил: «Пустой мешок не заставишь стоять».

Было ясно, что хотел сказать Сталин. Пост наркома был не по плечу для Анцеловича. Он казался не тем, чем являлся на самом деле и явно утрачивал доверие к себе.

Молотов, придерживаясь за спинку кресла, стоял и не спускал с Анцеловича глаз, словно желая о чем–то напомнить ему.

На реплику Сталина Молотов не проронил ни слова. Он лишь отвел взгляд от Анцеловича и подобострастно посмотрел на вождя. Было видно, что близкие соратники Сталина относились к нему с великим благоговением и ни в чем не перечили ему.

Немного успокоившись, в сдержанном, но суровом тоне Сталин перешел к тому, что и как надо сделать. Он излагал это строго, даже, пожалуй, с подчеркнутой суровостью и в заключение сказал:

— Мы должны быстро пустить в действие заводы и так сделать, чтобы враги позеленели от зависти. Ясно?

— Да, товарищ Сталин, — быстро ответил Анцелович, почувствовав некоторое смягчение обстановки.

— Можете поправить дело? Честный отказ лучше затяжки, — сказал Сталин. У Анцеловича заблестели глаза. Он выпрямился и ответил:

— Все поправим, товарищ Сталин. В течение двух дней пошлем специалистов и вслед за ними начнем направлять квалифицированных рабочих.

— Смотрите! Обманете нас однажды, а себя навечно. И лягушка может утонуть.

— Не подведу.

— Идите, поправляйте дело.

— Слушаюсь! И Анцелович бодрой походкой вышел из комнаты… В этот момент я подумал: «Не знаю, что больше в его поведении: глупости или хитрости».

Сталин посмотрел в сторону Булганина.

— Проследите, чтобы в львиной шкуре не завелась моль.

Он подошел ко мне.

— Так Вы Чадаев?

— Да, я, Иосиф Виссарионович, — робко ответил я.

— Вот что: на Карельском перешейке после ухода финнов остались разрушенные предприятия, склады, жилые дома, а также трофейное имущество. Вы поедете туда с группой работников и возьмете все это на учет. Определите и порядок использования трофейного имущества. Понятно?

— Понятно, — ответил я.

Я в упор смотрел на Сталина. Глаза у него были несколько прищурены и придавали ему ироническое выражение. Мне показалось, что, когда он говорил со мной, в его взгляде, в чертах лица скользила чуть заметная улыбка. Мне показалось также, что Сталин как–то тепло посмотрел на меня и улыбнулся. Я был на седьмом небе. Лицо мое сияло. Я был безгранично счастлив.

— Следует помнить, — сказал Сталин, — что из этой работы мы должны извлечь не только ценность, но, главное, сохранить от расхищения народное добро и разумно использовать его. Помолчав немного, Сталин добавил: