Георгий Куманёв - Говорят сталинские наркомы

— Ну, задал ты мне задачу!

— Какую же, Николай Сергеевич?

— Ну, как же. Вызвал меня товарищ Сталин и дал поручение — срочно найти хорошие часы. Я всю Москву объездил и, наконец, в одном складе приобрел этот хронометр. Привез товарищу Сталину, а он и говорит: «Это для обмена с товарищем Чадаевым».

Сам же Сталин при последующих встречах со мной ни словом, ни намеком не напомнил мне и не показал вида о случае с часами. И не спросил меня — понравились ли мне его часы. В свою очередь и я не пытался чем–нибудь напомнить ему об этом случае…

Я. Е. Чадаев рассказал и другую историю, связанную на этот раз со сталинской трубкой.

По его словам, уже в первые годы после разгрома фашизма здоровье Сталина заметно ухудшилось. Во многом сказалось огромное напряжение военных лет. В чем–то ему пришлось себя ограничивать. Врачи настойчиво рекомендовали «вождю народов» бросить курить. Курить он стал гораздо меньше, большую трубку заменил на меньшую по размеру, хотя окончательно «порвал с курением» только в последний год жизни.

— Во время одного из вызовов к Сталину, — рассказывал Яков Ермолаевич, — я получил от него задание переделать какой–то неудачно подготовленный проект решения. Не помню, кто его готовил.

— Полагаю, Вы быстро доработаете этот документ, — сказал Сталин. — Поэтому садитесь здесь за стол и поработайте.

Только я принялся за дело, в кабинет вошли Молотов, Микоян, Каганович, кто–то еще из членов Политбюро и пригласили Сталина на чашку чая.

Уходя, он предложил мне остаться, а после готовности документа оставить его у него на столе.

Я действительно довольно быстро все сделал, удовлетворенный, немного потянулся и почувствовал, как под ногами «загремел» какой–то предмет. Наклонился — небольшая курительная трубка. Нетрудно было догадаться, кому она принадлежит. Я ее поднял, повертел в руках, осмотрелся и… положил в карман.

Буквально на следующий день меня встречает тот же генерал Н. С. Власик, поманил пальцем и спрашивает:

— Это ты трубку товарища Сталина стащил? Понимаю, что отпираться бессмысленно и отвечаю: «Да, я. Но трубка валялась под столом, и я подумал, что она уже не нужна».

— Ох, хитрец, но понять тебя можно, — заметил Власик и, видя мое большое смущение и огорчение, сказал: «Ладно, оставь ее себе на память. Товарищ Сталин искал, искал и нашел такую же».

В начале 80‑х годов Яков Ермолаевич приступил к подготовке второго издания монографии «Экономика СССР в годы Великой Отечественной войны». Приближалось 40-летие Победы советского народа над фашизмом, и он спешил приурочить выпуск своего труда к этой знаменательной дате. По его просьбе я просматривал тексты доработанных автором глав, рецензировал и редактировал их, вносил ряд уточнений и предложений по совершенствованию рукописи. Чадаев с должным вниманием относился ко всем замечаниям, в том числе поступавшим от других рецензентов, быстро реализуя высказанные рекомендации.

В начале лета 1984 г. рукопись была сдана в издательство «Мысль», а в марте 1985 г., к большой радости Якова Ермолаевича, книга вышла в свет. 8 апреля я получило от него один из первых экземпляров монографии «в знак глубокого уважения и большой благодарности», как гласила авторская надпись на титульном листе. Слова признательности он выразил и в предисловии книги.

Одновременно Яков Ермолаевич напряженно трудился над мемуарами («Мои воспоминания»), по нескольку раз переделывая и перепечатывая отдельные главы и разделы. Их главную источнико- вую основу составили почти ежедневные записи (в том числе стенографические) автора различных заседаний, проходивших у Сталина во время войны. «Таких записей и других материалов у меня накопилось на восемь чемоданов», — не раз говорил Я. Е. Чадаев. (Правда, по его же более позднему свидетельству, после перепечатки последнего варианта рукописи он ликвидировала все эти записи и заметки военного времени, «занимавшие слишком много места в квартире».)

Где–то в 1983 г. Чадаев решил подготовить краткий вариант своих воспоминаний. Он попросил меня ознакомиться с полным текстом мемуаров и отметить наиболее важные и интересные места. Так появилась в сжатом виде почти готовая мемуарная рукопись объемом около 38 а. л. После перепечатки Чадаев направил ее в Комитет по печати, оттуда она попала в Политиздат. Этими воспоминаниями там зачитывались, их похваливали, но, увы, результат оказался нулевым. По «высоким соображениям» начальство из ЦК «не сочло дать добро». Так объяснил Якову Ермолаевичу отказ в публикации мемуаров один из руководителей Политиздата.