M. Базилевичъ - ПОЛОЖЕНІЕ РУССКИХЪ ПЛЕННЫХЪ ВЪ ГЕРМАНІИ И ОТНОШЕНІЕ ГЕРМАНЦЕВЪ КЪ НАСЕЛЕНІЮ ЗАНЯТЫХЪ ИМИ ОБЛАСТЕЙ ЦАРСТВА ПОЛЬСКАГО И ЛИТВЫ

Докторъ Смирновъ далъ мнѣ слѣдующія показанія:

«Съ апрѣля 1916 года по февраль 1917 года я работалъ въ Новосвенцяны, въ рабочемъ батальонѣ № 61, а послѣдніе четыре мѣсяца въ Ковенскомъ лазаретѣ. Плѣнные этого батальона работали на погрузкѣ и выгрузкѣ военныхъ матеріаловъ и провіанта для фронта. Въ зависимости отъ спѣшности работы, рабочій день продолжался безъ перерыва не менѣе 12 часовъ и доходилъ иногда до 36 часовъ, въ послѣднемъ случаѣ въ двѣ смѣны. Часть рабочихъ была занята рытьемъ окоповъ и установкой проволочныхъ загражденій въ непосредственной близости нашей огневой сферы, и я знаю случай, гдѣ нашъ плѣнный былъ раненъ въ лѣвую руку разорвавшимся русскимъ снарядомъ. Помѣщенія были всегда тѣсныя, и большинство мелкихъ командъ размѣщалось въ конюшняхъ почти безъ свѣта или въ деревяннныхъ сараяхъ, сплошь и рядомъ просто на навозѣ. Въ лучшемъ случаѣ устраивались досчатыя нары въ три ряда одинъ надъ другимъ, что уменьшало въ значительной степени и безъ того небольшой объемъ помѣщенія, и воздухъ, гдѣ спали плѣнные на нарахъ, былъ очень тяжелый. Подстилкой служило одѣяло; плѣнные изъ-за холода спали въ одеждѣ. Пища была недостаточная — одинъ хлѣбъ, приблизительно въ 3 фунта вѣсомъ, на 4–5 человѣкъ. Горячій обѣдъ: супъ, иногда со сливами, и кормовая брюква съ небольшимъ количествомъ картофеля. Изрѣдка мармеладъ — очевидно, та же тертая брюква съ сахариномъ. Утромъ — какая-то болтушка. Два-три раза въ недѣлю давали незначительное количество конины. Плѣнные, которыхъ я видѣлъ на работахъ по прокладкѣ узко-колейной дороги, производили впечатлѣніе тяжело-больныхъ отъ непосильной работы при недостаточномъ питаніи. Постоянные случаи избіенія прикладами и палками. Въ лазаретъ поступало много раненыхъ штыками. Былъ случай, когда плѣнный, былъ убитъ въ отхожемъ мѣстѣ выстрѣломъ изъ ружья. Причина убійства осталась неизвѣстной. Нѣмецкій врачъ Вольфъ, 8-го полевого госпиталя (кажется, 115-й дивизіи), часто заѣзжалъ въ русскій лазаретъ пьянымъ, кричалъ на больныхъ, стучалъ, набрасывался и на насъ, врачей, безъ всякаго повода съ нашей стороны. Я боялся быть оскорбленнымъ дѣйствіемъ, а потому мною былъ поданъ рапортъ главному врачу госпиталя».

Докторъ Шмидтъ сообщилъ мнѣ слѣдующее:

«Я прибылъ въ Бѣлостокъ черезъ три недѣли послѣ занятія его нѣмцами. Меня назначили на работу въ лазаретъ въ лабораторіи, а доктора Гурницкаго въ хирургическомъ отдѣленіи. Больные лежали или на голомъ каменномъ полу, или на соломѣ, но для всѣхъ ея не хватало, медикаментовъ было мало. Черезъ три недѣли пріѣхалъ изъ Лодзи нѣмецкій лазаретъ, насъ оградили проволокой, поставили часовыхъ и запретили намъ выходить за проволоку; насъ постоянно оскорбляли морально. На всѣ мои заявленія нѣмецкіе врачи говорили, что я лгу. Нѣмецкій врачъ Рашъ издѣвался надъ плѣнными, заставляя русскихъ санитаровъ носить себя на носилкахъ, не желая ходить. Постоянныя личныя придирки. Я, напримѣръ, былъ арестованъ на 6 сутокъ домашнимъ арестомъ за якобы негодность къ службѣ. На самомъ же дѣлѣ за то, что не пожелалъ вскрывать холерный трупъ безъ перчатокъ, такъ какъ руки у меня были въ ссадинахъ. Отношеніе къ плѣннымъ на самыхъ мѣстахъ работъ я мало знаю, такъ какъ работалъ главнымъ образомъ въ лабораторіи, и съ больными, попадавшими къ намъ въ лазаретъ изъ этихъ рабочихъ командъ, я мало встрѣчался, но даже тѣ немногіе больные, съ которыми я разговаривалъ, разсказывали объ условіяхъ, жизни въ рабочихъ командахъ цѣлые ужасы».

Докторъ Рыжковъ, Михаилъ Ивановичъ, сообщилъ мнѣ слѣдующее:

«Въ маѣ 1916 года меня привезли въ Вильну и назначили въ рабочій батальонъ № 90. Изъ батальона въ самой Вильнѣ оставалось для работъ только 600 человѣкъ, остальные были разосланы для работъ по постройкѣ шоссе, полевыхъ ж. д., перегрузкѣ снарядовъ и даже, по заявленію плѣнныхъ, ихъ принуждали къ подачѣ тяжелыхъ снарядовъ къ орудіямъ. Въ случаѣ отказа ихъ истязали: ихъ привязывали къ деревьямъ и били палками или морили голодомъ. Нѣмецкій этапный врачъ, завѣдывавшій санитарной частью этого раіона, заявилъ мнѣ, что моя функція заключается только въ томъ, чтобы слѣдить за появленіемъ заразныхъ болѣзней среди плѣнныхъ, отправлять таковыхъ немедленно въ лазаретъ и своевременно доносить ему объ этомъ. Считая, что такая работа — непосредственное обслуживаніе нѣмецкой арміи — противна моей совѣсти, я отказался отъ работы, о чемъ письменно заявилъ упомянутому этапному врачу Тейль. Въ отвѣтъ я получилъ угрозу, что буду преданъ военному суду со всѣми послѣдствіями. Несмотря на протестъ, меня отвезли въ батальонъ, а затѣмъ мнѣ предложено было выѣхать на работу въ Свенцяны — я категорически отказался обслуживать нѣмецкій фронтъ. Послѣ цѣлаго ряда угрозъ и оскорбленій меня отправили къ нѣмецкому врачу на освидѣтельствованіе, который отослалъ меня въ заразный лазаретъ для военноплѣнныхъ, а отсюда въ лагерь Пархимъ. Хотя мнѣ было запрещено разговаривать съ нашими военноплѣнными, однако мнѣ приходилось видѣться со многими изъ нихъ. Бросалось въ глаза ихъ ужасное истощеніе, они жаловались на непосильныя работы, полное голоданіе и истязанія. Вскорѣ послѣ моего возвращенія въ Пархимъ, туда былъ посланъ весь 90-й рабочій батальонъ, при чемъ оказалось, что изъ 2 тысячъ, высланныхъ на работу въ Царство Польское, возвратилось только 1.600, остальные 400 человѣкъ погибли на этихъ работахъ за одну зиму. Нѣмецкій фельдфебель, пріѣхавшій вмѣстѣ съ этой партіей рабочихъ, самъ разсказывалъ намъ, что плѣнные несли непосильныя работы и находились въ ужасныхъ условіяхъ. Всѣ пріѣхавшіе плѣнные поголовно жаловались на звѣрское обращеніе: ихъ били палками, кололи штыками, подвѣшивали къ деревьямъ и столбамъ».