Фредерик Кемп - Берлин 1961. Кеннеди, Хрущев и самое опасное место на Земле

Брандт закончил письмо следующими словами: «Я считаю ситуацию достаточно серьезной, господин президент, поэтому написал Вам со всей откровенностью, как это возможно только между друзьями, которые полностью доверяют друг другу». И подписал письмо: «Ваш Вилли Брандт».

Кеннеди кипел от злости. Письмо было начинено политическим динамитом. Брандт насыпал соль на открытую рану Кеннеди, уже уязвленного обвинениями в том, что проявил слабость на Кубе, в Лаосе и Вене. Наибольшее раздражение вызвали у Кеннеди последние строки письма, в которых Брандт упомянул о дружбе и доверии к президенту.

«Доверие? – презрительно фыркнул президент, размахивая письмом. – Я вообще не доверяю этому человеку. Он ведет кампанию против старика Аденауэра и хочет опозорить меня. С какой стати он называет меня своим другом?»

Государственный департамент и Белый дом были вне себя от злости, что Брандт обнародовал содержание письма во время выступления, то есть до получения письма Кеннеди, преследуя цели предвыборной кампании. Администрация представила дело таким образом, что американская пресса разразилась потоком негативных комментариев. «Нью-Йорк дейли ньюс» назвала письмо Брандта «грубым и самонадеянным». Комментатор газеты «Вашингтон ивнинг стар» Уильям С. Уайт осудил «обычного мэра», который «пытается определять внешнюю политику не только своей страны, но и всего Запада, адресуя личные сообщения президенту Соединенных Штатов… демагогам ничего не стоит собрать возбужденную толпу, как это делает господин Брандт, чтобы облить презрением Запад за бездействие». Возможно, позже письмо Брандта подтолкнуло бы Кеннеди на более активные действия по защите Берлина, но в данный момент самой решительной оказалась журналистка Маргарет Хиггинс, которой президент показал письмо, сидя в кресле-качалке в Овальном кабинете. Известная американская журналистка, освещавшая события Второй мировой войны и корейской войны, была близким другом президента. «Скажу откровенно, господин президент, в Берлине растет подозрение, что вы собираетесь предать западных берлинцев».

Кеннеди пришлось согласиться, что ему следует быстро принять какие-то меры, чтобы убедить жителей Берлина, американцев и советское правительство, что он по-прежнему готов противостоять Кремлю. Спустя два дня после получения письма Кеннеди ответил бургомистру, что планирует направить в Берлин вице-президента Джонсона и генерала Люсиуса Клея, «отца» берлинского воздушного моста 1948 года и друга Маргарет Хиггинс.

Кеннеди послушался совета Брандта относительно усиления американского гарнизона в Берлине, но в письме ясно дал понять, что он сам пришел к этому решению и бургомистр тут ни при чем. «При внимательном рассмотрении, – написал президент Брандту, – я решил, что наилучшим ответом будет значительное усиление западных гарнизонов».

По его мнению, было важно не увеличение численности войск, а тот факт, что усиление гарнизонов будет рассматриваться как ответ Соединенных Штатов на требование Москвы о выводе всех союзнических войск из Берлина. «Мы считаем, что даже незначительное усиление подчеркнет наш отказ выполнять это требование», – заявил Кеннеди.

Однако остальные предложения Брандта Кеннеди отклонил. Он отказался обращаться в Организацию Объединенных Наций, считая, что «едва ли это принесет какую-то пользу». «По вашим словам, никакие шаги не могут существенно изменить текущую ситуацию. Это звучит как признание несостоятельности и политической слабости, и это грубое закрытие границы, очевидно, символизирует решение Советов, которое может изменить только война. Ни Вы, ни я, ни один из союзников даже не думают о том, чтобы ради этого развязывать войну».

По мнению Кеннеди, действия Советов были «слишком серьезными для неадекватного ответа». Любое действие, следуя его логике, кроме войны, было неадекватным, вот почему до настоящего времени он отклонял все предложения, включая «большинство предложений, указанных в Вашем письме».

Кеннеди пошел на уступку, которая ему ничего не стоила, поддержав предложение Брандта относительно «плебисцита, демонстрирующего продолжающуюся уверенность Западного Берлина, что его судьба – свобода», свобода, которую олицетворяет западный мир.

Кеннеди не нравилось, что Брандт втягивает его в свою грязную немецкую политику. С другой стороны, у него были свои внутренние политические причины для демонстрации силы. Если кто-то и понимал, как сильно переплелись внутренняя и внешняя политика Америки, то это был Кеннеди.