Глеб Лебедев - Эпоха викингов в Северной Европе и на Руси

Представительная застройка: не менее двух «больших домов» с окружающими постройками «усадеб хёвдингов» (которых, следовательно, могло быть до 20 на месте Земляного городища и Варяжской улицы с первыми сооружениями над гаванью); воинская железная гривна; детские «игрушечные мечи» маленьких «русов»; став (stafr) с рунической надписью из 43 знаков («рёкские руны» IX в.) доносят до нас не только повседневный быт, но и голоса этого поколения. Варианты чтения ладожских рун:I.frann mana (al) fr(fr)a(n)t fi(m) bulsi niblu(n)ka

Сверкающий лунный эльфсверкающее чудовищебудь нифлунгом (т. е. «будь под землей»)(В. Г. Адмони, Т. И. Сильман)

II.уfi г of vardr hamevaldr (h)rimsffanmana grandfimbulsini plóga

Наверху (щита) в оперенье своемпокрытый инеем господинсияющий лунный волкпрядей плуга широкий путь(Г.Хёст)III.

Dó yfir of varidrhalli valdr raesfrann mana grandfimbul sini plóga

Умер в выси одетый в каменьвладетель трупов сияющий губитель мужейв могучей дороге плуга (= земле)(В. Краузе)

Магическое заклинание (I), «щитовая драпа», описывающая изображение на щите (II), или хвалебная скальдическая песнь в честь умершего (III), ладожская надпись так или иначе относится к древнейшим образцам древнесеверной поэзии эпохи викингов (Мельникова 19776:158-162), и строки этой висы звучали у ладожского очага. Таким образом, ладожские находки охватывают чрезвычайно широкую сферу славяно-скандинавских контактов, от материального производства до высших проявлений духовной культуры. Ладога этой поры, безусловно, уже Aldeigja. В некрополях Княщины (Победища?) и Заморья продолжается возведение сопок (15-І, 15-II, 15-IV, 4-II). Возможно, в это время внушительный курган насыпан над сожжением в урочище Плакун (11-І, п.1), в основании сопки; трудно сказать, можно ли отнести именно к этому времени погребение кургана № 7. но, во всяком случае, это — время жизни захороненной в нем, быть может, почитательницы бенедиктинских миссионеров, получившей кувшин церковного вина, как ее современница, фризиянка Фридебург в Бирке: «когда она почувствовала, что приближается день ее смерти…. тогда она сама из любви к обряду последнего причастия, который, как она слышала (курсив мой. — Г. Л.), был у христиан прощальным, купив немного вина, оставила его храниться в сосуде и попросила свою дочь, тоже набожную в вере, чтобы та, когда наступит ее последний час, налила ей в рот этого вина, дабы ей хотя бы так вручить свою отходящую душу Господу. Это вино хранилось у нее почти три года» (Vita Anskarii, 20). «Ладожская христианка» жила в окружении людей, не столь наслышанных об обычаях христиан, как дочь Фридебург, Катла, но и они по-своему постарались почтить ее последнюю волю. Эти люди уже представляли себе внешний, христианский мир от Византии до Франции.

В широком контексте Восточной Европы, однако, судьба «каганата русов» оставалась проблематичной. С. С. Ширинский обратил в свое время внимание на «выпадение» из ареала обращения арабского серебра района Среднего Поднепровья (с середины 830-х до 900 гг.), связав этот факт с возможной «блокадою» путей на Киев со стороны Хазарии (Zyby 1956:203-205). Кончина Дира (вряд ли позднее 860 г.), величественный курган, «Могилу» которого хорошо знали в Киеве начала XII в. «у святой Орины», церкви Ирины в «Городе Ярослава» возле Св. Софии, и отличали от «Могилы Аскольда» (882 г.) в Угорском, могла привести к кризису и распаду начальной, а потому эфемерной «Руской земли» 840-х гг. В Киеве начинает действовать «поколение Аскольда» (860-882), сочетающее масштабный, хотя и не слишком удачный поход на Византию с уплатою дани хазарам, а на севере ладожские «русы», видимо, стали собирать свою собственную «варяжскую дань». Два ареала, «варяжской» и «хазарской дани», в середине IX в. отчетливо и устойчиво делят пространство Руси, где в северной части, навстречу движению кладов арабского серебра, на Ижорском плато, в Приладожье, бассейне Оки, на Верхнем Днепре, на Десне и в Киеве появляются первые экземпляры «ранних форм» мечей викингов (Лебедев 1994:148).

При этом, как отмечал в свое время В. М. Потин, в поступлении арабского серебра в Скандинавию, стабилизирующемся после первых 83 монет «первого периода» (в соотношении с 6,5-7 тыс. монет кладов Восточной Европы) во «втором периоде» (833-900 гг., отмеченном «хазарской блокадою» Поднепровья), когда на Готланд поступило в общей сложности 4000 дирхемов, а в Восточную Европу — 8000 (сохраненных в найденных кладах), именно «в 50-е годы наступает спад», этим временем датировано лишь 277 монет из 1 клада. «Если даже иметь ввиду… что в 850-е годы варяги могли получать дань более ранними дирхемами, ничтожное количество находок и монет в них может говорить скорее о каком-нибудь разбойничьем набеге, чем о сборе дани с обширной территории» (Потин 1970:68-69).