Глеб Лебедев - Эпоха викингов в Северной Европе и на Руси

Мера условности, необходимая в православной иконописи, гармонично соединена с достоверностью передачи этой, семантически и сакрально наиболее значимой, части ладожского пространства. Причем есть детали, необъяснимые как иконографическая условность: мощеная дорога, по которой царевна (Елисава жития) ведет смиренного Змия на поводе белого пояса «во град», проходит вдоль берега реки (синим цветом обозначенной в левом нижнем углу фрески) и, в таком случае, точно передает расположение via sacra Заморья — от Ладоги к Велеше. Самая же выразительная подробность — шлейф пламени (и дыма?) на вершине главной из насыпей («Олеговой Могилы»),Сигнальная, коммуникативная функция сопок, наряду с иными (допускающими также ритуализацию), зафиксирована вдоль всего Пути из Варяг в Греки (Лебедев, Жвиташвили 2000:167). Пламя на вершине «сопки» в ладожском «Чуде Георгия» вносит новый элемент в житийную повесть: язычники — ближние и родичи царевны — получают во граде весть о победе над Змием, и эта весть передана традиционным (дохристианским) способом.

Превращая в место действия «Чуда» ладожское «Заморье», откуда в 1164 г. очередной раз, и с «немирьем», явились привычные «заморские гости», пространство, обращенное к языческой «Велеше» (ассоциируемой с Велесом-Змеем, Противником Громовержца-Перуна), иконописцы осваивали, адаптировали и включали в христианскую культуру Ладоги местные языческие топохроны (в полном соответствии с античными наставлениями Платона). Змееборческий миф, базовый для всего Волховского пространства от Новгородадо Ладоги, от Велеши до Перыни, легитимизировался в его христианской редакции (следующая, «петербургская» редакция этого регионального мифа, в исполнении Пушкина и Фальконе, состоится в «золотом веке» классической русской культуры конца XVIII — первой четверти XIX столетия, взмееборческой мифологеме Медного всадника).

Эта направленность к освоению, одухотворению ладожского пространства христианскими художниками XII в. улавливается и в композиции росписей купола и барабана церкви Св. Георгия, где со предстоящиеПантократору Пророки помещены в простенках окон, раскрывающих виды на это пространство во всех направлениях (и, что семантически важно, практически недоступные для взора смертного зрителя).

Христианская сила, одухотворяющая это ладожское пространство, выражена не только образом Святого воина. Соподвижницей его в ладожской версии «Чуда» выступает царевна Елисава, и, как неоднократно отмечал Д. А. Мачинский, это не могло не вызывать ассоциации с Эллисив королевских саг, Елизаветой Ярославной, женою норвежского «конунга-викинга» Харальда Сигурдарсона (племянника крестителя Норвегии Олава Святого), дочерью Ярослава Мудрого и Ингигерд, в православии — Ирины, властительницы Ладоги (Альдейгьюборга).

Образ Эллисив (Елисавы?) заставляет связать с темой ладожской росписи проблему женской субкультуры Северной Руси, по существу впервые поставленную в исследованиях А. Д. Мачинской (1966-1995). Топохроника ладожского пространства непрерывной иерархией познавательных звеньев связывает ландшафты Ладоги с ладожской археологией.

Проведенное двадцать лет назад отрядом СЗАЭ сплошное обследование Ладоги и ее округи предоставило данные о 56 местонахождениях. 26 мест поселений — стоянки, селища, городища, крепость, городской культурный слой; 26 погребальных памятников — сопки и группы сопок, курганные и грунтовые могильники: 4 древнерусских храма (наряду с двумя существующими каменными храмами XII в.) позволяют с достаточной степенью достоверности реконструировать архаическую раниегородскую структуру поселения и предположить его функциональную связь с Новгородом (Лебедев. Седых 1985: 15-25; Лебедев 1985: 206-210; Kendwick 1994: 323-324).

Погребальные памятники и культурный слой Староладожского поселения практически непрерывно и преемственно исследуются уже более ста лет (Бранденбург 1985: 135-141; Равдоникас 1949:5-69; Кирпичников 1979: 92-106). Тем не менее открытия последнего десятилетия вносят существенные дополнения и раскрывают новые, более глубокие перспективы изучения истоков и этапов формирования и развития раннегородской структуры Ладоги и ее округи.

Рис. 143. Земляное городище. Раскопки И. И. Репникова, 1912 г.

Древнейшие следы освоения зоны ладожского градообразования, от Велеши до Княщины, выявлены на обоих берегах Волхова и относятся к каменному веку (неолиту-энеолиту IV—III тыс. до н. э.): стоянка «Под Сопкой» в Велеше, Захолмье, Стрелка крепостного мыса южнее Никольского монастыря; в основном они расположены на краю береговой террасы Волхова, хотя в некоторых случаях (Захолмье) обнаружены и ниже современного уровня воды (Стеценко 1995:17- 19). Очаги, остродонная керамика с «ямочным орнаментом» достаточно типичны ддя «протосаамского» и «прафинского» населения этого широкого круга культур Фенноскандии и лесной зоны Восточной Европы. Следующий этап документирован единичными находками, относящимися к «кругу культур боевых топоров» (Победище) II тыс. до н. э. Материалы этого времени известны и выше по Волхову, у Порогов (в последнее время на мысовом городище Шкурина Горка исследуется поселение этой эпохи). Этнокультурный состав населения ранних этапов стал основой серии поселений «эпохи раннего металла — раннего железного века», представленных в ладожской округе значительно шире: следы селищ с лепной, слабо штрихованной, «текстильной» или украшенной мелким ямочным орнаментом керамикой, кремневыми отщепами; иногда — хорошо выраженный культурный слой обнаруживается, при внимательном исследовании, в основании практически всех раскопанных сопок, а также в нижних горизонтах ряда поселений (Горчаковщина, Любша, Лопино — на правом берегу, Подол, Велеша/урочище «Сопки», Малышева Гора, Победище — на левобережье Волхова).