Александр Васькин - Тверская улица в домах и лицах

В «Национале» случались и события иного рода. В декабре 1908 г. в гостинице поселились приехавшие в Москву Владимир Мережковский и Зинаида Гиппиус. Известная поэтесса Серебряного века снискала заслуженную популярность читающей аудитории, среди ее поклонниц была и юная москвичка Мариэтта Шагинян, незадолго до этого, в ноябре 1908 г., написавшая очаровавшей ее поэтессе письмо, полное восторга и даже экстаза. Гиппиус пригласила Шагинян к себе в номер, и они кратко побеседовали о стихах, о любви и о погоде.

Девятнадцатилетняя Мариэтта Шагинян страдала глухотой, и это обстоятельство, как известно, сопровождало ее всю долгую жизнь (а прожила она без малого век). Но с памятью у нее было все в порядке. Она хорошо помнила ту первую встречу со своим кумиром в гостинице и в особой шкатулке хранила это письмо, написанное на особой фирменной бумаге с маркой и посланное ей в конверте «Национальной гостиницы»:

«Москва, 7 декабря 1908. В город. Мариэтте Сергеевне Шагинян. Мал. Дмитровка, Успенский, д. Феррари, кв. 5. Я сегодня уезжаю, милая Мариэтта. Я думала, что напишу вам из СПб., где, во всяком случае, у меня будет скорее свободная минутка. Конечно, я не сержусь на вас и ваше отношение ко мне не считаю смешным… я только считаю его опасным для вас. Вы так хорошо писали о фетишизме, а теперь вдруг у меня является чувство, что вы можете сделать меня фетишем. Я вам говорю это резко, потому что мне кажется – вы достойны моей откровенности. Любите мое больше меня, любите мое так, чтобы оно было для вас, или стало ваше – вот в этом правда, и на это я всегда отвечу радостью. Любить одно и то же – только это и есть настоящее сближение. Я не люблю быть «любимой», тут сейчас же встает призрак власти человеческой, а я слишком знаю ее, чтобы не научиться ее ненавидеть. Я хочу равенства, никогда не отказываюсь помочь, но хочу, чтобы и мне хотели помочь, если случится. Я хочу равенства. И боюсь за других там, где для меня уже нет соблазна. Пишите мне все, как обещали. Не сердитесь на меня за мою прямоту, а поймите ее. Правда, вы пишете стихи? И в 20 лет, и теперь, уже издаете книжку? Может быть, вы пишете очень хорошо, а все-таки, может быть, торопитесь. Какие люди разные! Я печаталась 15 лет прежде, чем меня уговорили издать мою единственную книгу стихов. И как теперь, так и в 17 лет я писала 2–3 стихотворения в год – не больше. Не было в мое время и того моря поэтов, в котором утонет ваша книжка, как бы она хороша ни была. Впрочем, разны люди. Буду ждать вашего письма в СПб. (Литейный, 24). Я стану отвечать вам иногда длинно, иногда кратко, как сможется. Но всегда прямо, не потому, чтобы не умела иначе, а потому, что с вами иначе не хочу. Ваша З. Гиппиус ».

«Националь» во время войны

Через год Шагинян бросила Москву и устремилась в Петербург, чтобы быть рядом с объектом своего поклонения. «Люблю Зину на всю жизнь, клянусь в этом своею кровью, которою пишу», – переживала Шагинян в феврале 1910 г. Но любовь, как известно, слепа, и потому постепенно Мариэтта пришла к противоположному выводу: «Какая же я была дура, что не понимала эту старую зазнавшуюся декадентку, выдающую себя за «саму простоту!».

После 1917 г. пути двух поэтесс не могли не разойтись: Гиппиус эмигрировала, а Шагинян стала известной пролетарской писательницей, классиком советской литературы и даже Героем Социалистического Труда. Но ту памятную встречу в «Национале» запомнила она на всю жизнь.

В 1918 г. в связи с переездом большевистского правительства из Петрограда, а с ним и большого числа партийной номенклатуры, лучшая московская гостиница была отдана под 1-й Дом Советов. Жилищная проблема остро стояла в Москве во все времена, а тогда тем более. Сразу найти столько хороших квартир для ленинских наркомов представлялось весьма проблематичным. Они ведь не простые смертные – в коммуналках со всем народом жить не могут, а потому их временно поселили в «Национале». Сам Ильич вместе с Крупской занял люкс на третьем этаже.

Лишь в конце 1932 г. зданию вернули его первоначальное предназначение. Это была одна из немногих московских гостиниц, сохранивших свои комфортные условия проживания и в годы развитого (и не очень) социализма. Именно в «Национале» стремились поселиться приезжавшие в Москву иностранные туристы, уже имевшие ранее возможность насладиться небогатым «сервисом» новых советских гостиниц. Выбирая между «Москвой» и «Националем», они, не скрывая, отдавали предпочтение последнему. В этом негласном соревновании, развернувшемся между двумя гостиницами, стоявшими друг напротив друга, огромная серая «Москва», выстроенная как образец передовой социалистической гостиницы, проигрывала нарядному четырехэтажному «Националю» в стиле модерн.