Абдулбер Мухутдинов - Интеллектуальная история России - курс лекций

Изучаемые черты общественного и исторического мышления прошлого, были составной частью интеллектуальной сферы людей, которые объясняли / постигали прошлое и настоящее в свете определенных понятий и метафор, данных им культурой, в границах которой им суждено было существовать и мыслить. Они старались быть современными, как им казалось, давали читателю логичные описания и объяснения, но не придавали значения тому, чему придает значение культура начала XXI века. Поэтому, выстраивая дистанцию между своей культурой и культурой познаваемого прошлого, авторы старались учитывать ее формы, идеологию и мыслительные способности людей того времени. На взгляд авторов, затрагиваемые в учебном пособии темы важны для современного образованного человека, так как обращение к интеллектуальной культуре прошлого, в какой-то степени, позволяют современной культуре понять свои собственные качества.

План

1. Новые подходы к анализу письменных источников во второй половине XX в.

2. «Библеизмы» в сюжетах Повести временных лет.

Ключевые слова: нарратив, Повесть временных лет, эсхатология, библеизмы.

В последние годы в российской историографии обозначилась интересная тенденция нового прочтения древнерусских письменных памятников, которая в немалой степени была инициирована работами И.Н. Данилевского [2] См.: Данилевский И.Н. Библеизмы «Повести временных лет» // Герменевтика древнерусской литературы X–XVI вв. М., 1992. Сб. 3; Он же. Библия и Повесть временных лет (К проблеме интерпретации летописных текстов) // Отечественная история. 1993. № 1; Он же. Замысел и название Повести временных лет И Там же. 1995. № 5; Он же. Древняя Русь глазами современников и потомков (IX–XII вв.): Курс лекций. М., 1998; Он же. Повесть временных лет: герменевтические основы изучения летописных текстов. М.: Аспект Пресс, 2004 и др. .

В данной лекции представляется важным обратить внимание на ситуацию в исторической науке, актуализировавшую интерес к древнерусскому летописцу, а также предложить несколько иных сюжетов Повести временных лет, которые не только дополняют гипотезу И.Н. Данилевского, но и ставят новые вопросы перед проблемой «библеизмов» в древнерусском летописании.

В последние годы историки все четче пытаются актуализировать вопрос об этическом отношении исследователя к прошлому, а точнее к многоликим агентам исторического процесса.

Предположение о том, что «историческая мысль должна быть этичной», призывы к осуществлению «этического поворота» и выработке «толерантного отношения к “Другому” как основе современной этики» становятся вполне понятны не столько от перечисления нескольких «поворотов» в исторической науке второй половины XX в., но, в первую очередь, после рефлексии об изменении в историческом знании.

Одной из черт новой историографической культуры становится этическая ответственность историка перед «Другими», т. е. людьми прошлого. В связи с этим меняется и отношение историка к историческому источнику. Как заметила в конце XX в. О.М. Медушевская, от исследователя потребовалось признать за источником не столько вместилище определенной информации, «сколько реализованный продукт Другой человеческой психики», т. е. источник – «это продукт целенаправленной, осознанной деятельности человека». Историк подчеркивала, что признание «другого» не есть просто признание его как иного (так называемая инаковость), «но прежде всего как равновеликого и самодостаточного индивида, а, следовательно, носителя социальной информации. Человек лучше всего выражен в своем сознательно целенаправленном творчестве. Он создает произведения, служащие, в свою очередь, основным источником гуманитарного познания. Следовательно, в центре внимания оказывается не отношение субъект – объект, но триада: человек – произведение – человек» [3] Медушевская О.М. Феноменология культуры: концепция А.С. Лаппо-Данилевского в гуманитарном познании новейшего времени // Исторические записки. М., 1999. № 2 (120). С. 100–136. .

Вполне понятно, что референтом (конкретным предметом или событием) исторической реконструкции историка не может являться сама ушедшая реальность. Такими референтами могут быть только созданные представителями другой ушедшей эпохи/культуры тексты, а это значит, что реально существуют лишь фрагменты реальности – те или иные события, зафиксированные в этих документах. По этому поводу Питер Бёрк замечает, что наши умы не отражают действительность непосредственно. Мы чувствуем мир только через сеть условностей, схем и стереотипов, и сама эта сеть изменяется от одной культуры к другой [4] См.: Burke, Peter. Overture: the New History, its Past and its Future // New Perspectives on Historical Writing / Ed. by Peter Burke. 2nd edition. University Park, PA: Pennsylvania State University Press, 2001. P. 6–7. . Историки, изучающие средневековые памятники, вынуждены признавать, что то, что однажды было событием, теперь является текстом, сконструированным представителем культуры, погруженной в систему интерпретаций, совершенно отличной от нашего рационалистического подхода [5] См.: Buc, Philippe. Ritual and Interpretation: the Early Medieval Case // Early Medieval Europe. 2003. Vol. 9. No. 2. P. 183–210. . Более того, если мы собираемся искать оригинальную, нетекстовую правду, то средневековая хроника в этом деле – опасный источник [6] Cm.: McGavin. John J. Theatricality and Narrative in Medieval and Early Modern Scotland. Aldershot: Ashgate, 2007. P. 10. .