Эдвард Павлович - Воспоминания изгнанника (из Литвы в Россию – XIX век)

Они вкладывали, каждый по мере своей совести, в объяснение своих действий и поступков, что им было выгодно и удобно, прибавляя при этом – то что мы делаем для себя, принадлежит всему краю. Ползание и подличание перед высшими, чтобы получить титул или должность, объясняется прежней разрухой господских устоев, желанием дорваться до опеки над всем краем. Они постоянно приговаривали, что рост личных усадеб лишь увеличивает благосостояние края.

И вдруг неожиданно эти взгляды подверглись проверке. Призванные к должности, они увидели, что от них требуются и жертвы. Вопрос – быть или не быть, попал в их руки. Как они это поняли – известно. В этом находится главная причина нашего поражения! Здесь берет начало тот разрыв между отцами и детьми во всей Польше, который закончился фатальной катастрофой!

Когда слово «Реформа» было впервые произнесено властями и стало общим лозунгом, когда открылось поле деятельности, ожидающее честных тружеников, может быть и с напрасными надеждами, а вместо действий край слышал лишь досужие разглагольствования, когда отцы, которые одни не умели, а другие не хотели, третьи медлили, а некоторые пошли по ложному пути, только подталкивая общее народное дело, время торопило нас.

Убийственное бездействие, либо что еще хуже, деятельность направленная на мелкие подробности общественной жизни, благие намерения, слишком тяготили народ и молодежь взяла дело в свои руки. Неискушенная, но горячая и страстная, молодежь села на мель и спровоцировала крушение. Это было неизбежно. Первым ее действием на Украине стало образование партии, так называемых «хлопоманов», которая не обратила внимание на то, что она не единственная шляхта на Руси, которая представляет польскую стихию, ее интеллигенцию, и вместо работы с ней лишь унижает ее, баламутит народ. А ведь на ненависти ничего нельзя построить, так что вскоре можно было ожидать и плачевных результатов.

Немногим позже отозвалось это эхом и в Литве в словах одного осужденного на смерть следственной комиссией в Вильно. На предъявленные обвинения, ответ на которые мог привести на верную смерть его близких он сказал:

– Да, я знал, что нас ждет, но я счастлив, наступит то, что мы ждали.

– И чего же господин так горячо ожидает, может быть, поведает нам, – спросил генерал.

– Да, – ответил он, – уничтожения шляхты.

– Ну, если так,_- сказал председатель комиссии, – то я подам Вам руку.

Этот частный эпизод из происшествий того времени не может характеризовать общую тенденцию той молодежи, участницы восстания, так как большая ее часть была верна традициям шляхты и шла на смерть в защиту своей родины. Но были и такие, поэтому я и привел его в качестве примера.

Таким было положение общества, когда я вернулся из-за границы. Должен добавить, что перед моим отъездом из Парижа, по предложению старшины нашей парижской эмиграции, связанными с дурными вестями, я напечатал в «Przeglądzie rzeczy polskich» («Обзор польских дел») Эльжановского статью «Несколько слов Литвина», в которой описал ужасный случай в селе, где крестьяне замордовали академическую молодежь, которая обещала им свободу и дармовую землю. Политика образования крестьян стала для нас самым важным делом.

Когда я вернулся в Новогрудок, там уже все знали, особенно в слоях общества. которых это непосредственно касалось. Кроме горячих слов, продиктованных важностью момента, надо было пробудить сознание, оценить намерения и рассмотреть все детали, ведь речь шла не только о шляхте. Что до духовенства, то оно вскоре дало свой ответ, где речь шла о воздержании, соответственно давним традициям и несомненному желанию возврата к прежнему.

Известно, на какие вершины героизма поднялось восстание в это несчастное время, приведшее к массовому изгнанию, какой мученический крест был уготован восставшим, чьи кости легли в сибирской пустоши.

Не хочу быть поспешным и приписать себе какие-либо заслуги, все мы в руке Божьей, но и нет повода умолчать, что принадлежал я не к последним, кто имел мужество сказать, как братья братьям о недоле общей матери.

Правильно ли я поступил – не мне судить.

Прежде, чем я окончательно осел в Новогрудке, мне удалось оказать услугу этому городу. Это произошло следующим образом. Молодой врач Al… K… энтузиаст своей работы, получил право на аренду Замковой горы, с целью построить там дом для своей дочери по имени Альдона. Известие, что памятные остатки замка Мендога (Миндовга) на замковой горе, которая была как бы готовым пьедесталом и ждала лучших времен, чтобы на ней стоял памятник Адама (МИцкевича, прим. пер.), было профанацией при появлении там частного дома, что всех и возмутило.