Михаил Тихомиров - Труды по истории Москвы

Наконец, не забудем и того, что «Курс русской истории» появился в годы, когда в России господствовала реакция. В «Курсе» не было ничего крамольного, но он казался оппозиционным. Тонкая ирония в отношении прошлого, грустные размышления о печальных событиях русской истории, насмешка над самодержавными «папашами и мамашами» не могли нравиться официальным кругам царской России. И труд Ключевского нашел отклик среди передовых кругов русского общества. Как раз в те годы, когда он создавался, вышла в свет «История России» Д. И. Иловайского, жалкая попытка реакционера от науки воскресить традиции Карамзина. По сравнению с произведением Иловайского полнокровный и интересный «Курс русской истории» Ключевского, несомненно, имел прогрессивное значение.

Говоря о крупном значении трудов В. О. Ключевского, мы не можем пройти и мимо тех ошибочных положений, которые он и его последователи внесли в историческую науку.

На этом следует остановиться уже потому, что такие ошибочные положения иной раз поднимаются на щит, тем более что яркое и образное изложение, подкрепленное ссылками на источники, утвердило многие ошибочные взгляды В. О. Ключевского на историю России, и они порой дают знать о своем существовании. Ключевский впитал в себя некоторые отрицательные черты буржуазной исторической науки, в частности эклектизм, соединяющий самые противоположные точки зрения.

Остановимся на некоторых из положений Ключевского, вошедших в первые три части «Курса».

Одним из важнейших факторов русской истории, по Ключевскому, был непрерывный процесс колонизации. На место «Руси Днепровской», т. е. Киевской, появилась Русь Верхневолжская, полная противоположность первой. В Днепровской Руси главное значение, по Ключевскому, имели звероловство, рыболовство и бортничество. Это Русь городов, Русь, торгующая мехами, медом и воском со своими соседями. Совсем по—иному рисуется Русь Верхневолжская, земледельческая по преимуществу. «Двигателем народного хозяйства на верхней Волге становится вместо внешней торговли сельскохозяйственная эксплуатация земли с помощью вольного труда крестьянина—арендатора». [1146]И Ключевский набрасывает яркий и в то же время глубоко неверный очерк, долженствующий охарактеризовать великороссов.

Суровая русская природа в сочетании с влиянием «финских туземцев», как называет Ключевский мерю и другие неславянские племена, жившие в междуречье Волги и Оки, создали «психологию великоросса». А основной чертой этой психологии, по Ключевскому, является «каприз собственной отваги. Эта наклонность дразнить счастье, играть в удачу и есть великорусский авось». [1147]

Современный читатель легко заметит в этом определении скорее красивую фразу, чем подлинную «психологию» какого—либо народа, и тем более русского. Советская наука далеко ушла от примитивных психологических этюдов Ключевского. В трудах покойного академика Б. Д. Грекова и других советских исследователей раскрыты подлинный облик и исторический путь русского и других народов нашей страны, не имеющие ничего общего с этими психологическими этюдами. Советские историки доказали и то, что Днепровская Русь была земледельческой страной с развитыми феодальными отношениями, а не страной, где якобы имели место лишь звероловство, рыболовство и бортничество, как утверждал Ключевский.

Ошибочной стороной взглядов В. О. Ключевского, которую не всегда заметит неискушенный читатель, является его стремление рассматривать исторические факты прежде всего со стороны их юридической формы. Конечно, Ключевского никак нельзя безоговорочно причислить к так называемой юридической школе историков. В конце прошлого столетия, когда в основном складывался «Курс русской истории», так называемая юридическая школа не имела уже прежнего значения, но влияние ее все еще чувствовалось в исторической науке. И это влияние нашло свое отражение в трудах Ключевского: земские соборы XVI в. превратились под его рукой в орган центрального правительства. «Наш собор родился не из политической борьбы, как народное представительство на Западе, а из административной нужды», [1148]– пишет Ключевский, делая, таким образом, русское общество XVI в. безгласным свидетелем политических событий.

Этот взгляд Ключевского на русское общество с особой силой отразился в третьей части «Курса». Ключевский начинает свою вторую лекцию, посвященную крестьянской войне и интервенции начала XVII в., под заголовком «Последовательное вхождение в смуту всех классов общества». Он набрасывает искусственную схему участия «общественных классов» в том явлении, которое обозначает старым термином «смута». Вначале выступает боярство, «оно и начало смуту». Простонародье идет вслед за провинциальными служилыми людьми, «и за них цепляясь». [1149]Нет особой нужды доказывать всю порочность построения Ключевского, совершенно забывшего о движении Хлопка и фактически сведшего весь вопрос о широчайшем народном движении начала XVII в. к династическим спорам.