Вячеслав Фомин - Варяги и Варяжская Русь. К итогам дискуссии по варяжскому вопросу

Во второй половине 1990-х гг. Кирпичников уже специально обратился к анализу Сказания о призвании варягов. Справедливо подчеркивая сложный состав памятника, ученый говорит, что он был записан впервые при Ярославе Мудром «для подтверждения единства и законности княжеского дома и родства со скандинавскими правителями» (не объясняя, что это могло дать русскому правящему дому в тот момент, когда, как уже отмечалось, в Европе не было кого-либо ненавистнее норманнов [928]), побудительной причиной чему было предложение о женитьбе, сделанное шведской принцессе Ингигерде. А около 1113 г. Нестор внес его в летопись. Позднее, добавляет Кирпичников, текст варяжской легенды претерпел изменения, характер которых оставил без пояснения. По его словам, она зафиксировала «реальное событие»: появление на Северо-Западе Восточной Европы скандинавских пришельцев, приглашенных для отражения «нового натиска скандинавов». Признавая историчность Рюрика (видя в нем Рорика Фрисландского), он не сомневается, что этот выбор «в военном отношении, похоже, себя оправдал. Вплоть до конца X в. скандинавы не нападали на области Ладоги и Новгорода, предпочитая войне торгово-транспортные и межгосударственные связи». Столицей новоорганизованного княжества (государства) стала Ладога. И толчок к его образованию дали скандинавы, которым «без особых трудностей и в короткий срок, иными словами, на подготовленной почве, удалось организовать новую систему властвования и наладить механизм ее работы».

Твердо теперь полагая, что во времена Рюрика Новгорода не было, Кирпичников считает, что его название было внесено в текст варяжской легенды под влиянием новгородского приоритета и амбиций местного боярства, «чтобы не отдавать старейшинство в династических и политических делах «пригороду» Ладоге». Далее он повествует, что Рюрик, покинув Ладогу, основал в середине IX в. не Новгород, а Рюриково городище (скандинавский Холмгард), и видит в нем «Предновгород». После смерти братьев (которых, как до этого убеждал исследователь, в действительности не существовало) Рюрик совершил переворот: наемник стал самовластным вождем, а племенные старейшины утратили свою власть. В результате чего «было закреплено образование многонационального государства». Весь этот рассказ венчает вывод Кирпичникова об использовании летописцем начала XII в. при работе над легендой договора, заключенного Рюриком с призвавшими его славянскими и финскими старейшинами, и якобы написанного по-старошведски [929]. При этом его нисколько не смущает парадоксальная ситуация, заложником которой он стал: ладожане (славяне и финны) заключают договор с датчанином Рориком почему-то на старошведском языке (к тому же оставив без объяснений знание этого языка как приглашавшими Рорика, так и им самим, а также летописцем начала XII в., в данном случае логичнее речь вести о датском языке). Полную несостоятельность разговоров о скандинавской основе легенды показали, о чем уже шла речь, норманисты Е. А. Мельникова и В. Я. Петрухин. Автор настоящих строк, говоря в 2003 г. о древностях Старой Ладоги, с которыми уже более трех десятилетий работает Кирпичников, отмечал, что их интерпретация выходит «за рамки возможностей археологии…» [930]. Пример со Сказанием о призвании варягов свидетельствует, что предубежденный в норманстве варягов археолог Кирпичников свою манеру в толковании источников пытается перенести и в область летописеведения.

Е. А. Мельникова и В. Я. Петрухин в работах конца 1980-х — конца 1990-х гг. проводили мысль, в своей основе близкую заключениям Гринева и Кирпичникова и разнящуюся от них лишь формой. Ядром варяжской легенды, исходный вариант которой, как они считают, имел, очевидно, новгородское происхождение, также является «ряд» между верхушкой северной конфедерации племен и одним из норманских предводителей, но он был заключен не на скандинавском, а на древнерусском языке [931]. Вместе с тем, Петрухин в 90-х гг. не только напомнил, но и придал новый импульс идее Г. М. Бараца о ветхозаветных истоках Сказания о призвании варягов. И в качестве источника ПВЛ он называет не только еврейский хронограф «Книга Иосиппон»: источником как рассказа о Кие и его братьях, так и одного из сюжетов легенды является Книга Юбилеев Библии, повествующая о трех сыновьях Ноя, основавших три города, о вражде потомков Ноя (ее следы Петрухин обнаруживает в других частях летописи — космографическом введении, Речи философа, повествовании о трех Ярославичах). В целом же, у него нет сомнений, что библейская традиция была для летописца образцом «понимания и адекватного описания собственной истории». При этом он говорит, что «возводить весь сюжет призвания к Библии невозможно……Если и допускать влияние книжной (славянской или библейской) традиции, то оно явно вторично». Заканчивал свою мысль Петрухин выводом, что «разительные (эрзянские и корейские фольклорные. — В. Ф. ) параллели легенде о призвании варягов подтверждают ее фольклорные истоки и делают неубедительными любые (не основанные на прямых текстологических изысканиях) предположения об искусственности легенды» [932].