Василий Игнатьев - «DIXI ET ANIMAM LEVAVI». В. А. Игнатьев и его воспоминания. Часть II. Камышловское духовное училище на рубеже XIX-начала XX веков

Этим неблагозвучным словом, кстати сказать ещё употребительным в полицейской организации, назывались ближе всех стоявшие к нам воспитатели, те, которым было вверено ежедневное попечение о нас с раннего утра и до сна. Несмотря на то, что функции их деятельности были элементарными, они в своей деятельности проявляли различный подход к нам, в соответствии со своими индивидуальными чертами характера и были, так сказать, представителями различных стилей воспитания.

Иван Николаевич стоял ближе к нам, чем кто-либо другой из наших б[ывших] надзирателей. Кажется мелочью было то, что он организовывал нас на игры и сам принимал в них участие, а для нас это было очень ценным. В ограде одно время построены были по обе стороны центральной дороги снежные укрепления – валы, за которыми располагались две армии. Снарядами были снежки. И вот начиналась перепалка. Тот, в кого попадал снежок, считался убитым и выбывал из числа бойцов. Сначала велась позитивная [45] Так в тексте, правильно – позиционная. война, а потом она переходила в атаку. Снежки иногда кидал и И. Н. Через два часа войны все красные лицом, возбуждённые бойцы направлялись на чай. Как сосчитать, сколько здоровья, энергии, зарядки к учению уносили с собой и в себе ученики после этой игры.

У И. Н. была мягкая и деликатная манера обращения с нами. Исключительно ценным для нас было то, что И. Н. был певец и принимал участие в наших художественных «затеях». Не забыть, как ставили отрывки из оперы «Иван Сусанин» [46] В описываемые автором годы опера называлась «Жизнь за царя». и И. Н. играл Сусанина. Что говорить, пение всегда было нашей слабой стрункой, а человек – певец всегда был у нас в почёте. [47] В очерке «Иван Николаевич Ставровский» в составе воспоминаний и биографических очерков о бывших семинаристах в «пермской коллекции» воспоминаний автора: «Однажды затеяли поставить оперу «Иван Сусанин». (Чего только не выдумывали горячие головы!) И. Н. пел «Чуют правду», два мальчика пели: один – «Не о том скорблю, подруженьки», а другой – «Ты не плачь, сиротинушка». И. Н. иногда принимал участие и в хоре, даже дирижировал им. Доказательством того, что «духовники» с уважением относились к И. Н., является то, что ему даже не было дано прозвища» // ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 726. Л. 21–22 об. Нет, И. Н. не был для них надзирателем, а был воспитателем. Таким он остался в нашей памяти, поэтому приятно сознавать, что он здравствует и по сие время и встречаться с ним, как с ветераном б[ывшего] дух[овного] уч[илища]. [48]

Н. П. Дубровин, в отличие от И. Н. Ставровского, был замкнутым человеком, держался в отдалении от учеников. И. Н. Ставровский был больше воспитателем, чем надзирателем, а Н. П. Дубровин, в нашем представлении, больше был именно надзирателем. [50]Дальнейшая судьба его была очень своеобразной. Он женился на старшей дочери смотрителя дух[овного] уч[илища] Михаила Николаевича Флорова – Ксении Михайловне – и чтобы дать ей возможность получить высшее медицинское образование, ушёл в священники и рано умер. Ксения Мих[айловна] работала врачом, вышла потом замуж тоже за врача и умерла в Омске.

В Казанской дух[овной] академии была комната, специально предназначенная для приема студентами гостей. В этой комнате стоял рояль, мягкая мебель и цветы. На стенах комнаты были развешаны групповые фотокарточки с выпускников академии за много лет. Существовала традиция, чтобы каждый выпуск оставлял [с] себя карточку и, таким образом, их скопилось очень много. Комнату эту в шутку называли пантеоном. Просматривая карточки за прошлые годы, я нашёл фото со своего учителя греческого языка в Камышловском дух[овном] училище Петра Васильевича Хавского. Да, это, несомненно, был он в годы юности, только нельзя было разобрать, был ли он тогда уже в парике, каким я знал его по дух[овному] училищу, или имел еще натуральные волосы. Так произошла встреча ученика с учителем через семь лет.