Василий Игнатьев - «DIXI ET ANIMAM LEVAVI». В. А. Игнатьев и его воспоминания. Часть II. Камышловское духовное училище на рубеже XIX-начала XX веков

Квартира П. Н. была не в здании дух[овного] училища, а вблизи него в отдельном деревянном домике. Эта близость его квартиры к нашей «бурсе» позволяла нам наблюдать за некоторыми бытовыми сторонами его жизни. Известно, что у кого другого, а у детей на этот счёт глаз был любопытный, а в отношениях к своему начальству сугубо любопытный. Мы, например, знали, что у него была дочь уже в возрасте 5–6 лет, и она была без движения. Мы знали, что у него был молодой жеребёнок серо-яблочной масти, которого он тренировал в бегового коня. Мы иногда наблюдали, как он в наши «занятные» часы чинно выезжал на нём на беговых санках за ворота. Как всегда в этом случае раздавался голос: «Ребята! П. Н. выезжает», и «ребята» кидались к окнам. Сказать по правде, нам нравилось в П. Н. это увлечение конными бегами. Оно как-то оживляло его образ в нашем представлении: к сухому образу учителя, официального человека, оно прибавляло новый оттенок его, новую краску. Но особенно привлекало нас к нему то, что он, как передавали, был спортсмен – конькобежец высокой марки. Во дворе «бурсы» ежегодно устраивалась большая катушка, и вот, передавали, на ней когда-то видели П. Н. выделывающим самые рискованные salto mortale конькобежного спорта. У «бурсаков» всегда на славе были люди смелые, ловкие, был культ «отчаянных», как они назывались на «бурсацком» жаргоне. Особенно почитались ловкие в играх и в упражнениях на физкультурных приборах, которые стояли во дворе и на которых, как говорили, упражнялся и П. Н.

Так, образ П. Н., существовавший у «бурсаков», имел такие черты, которые они идеализировали, и П. Н. предстал перед ними личностью сложной и многогранной, а ведь он был для них всё-таки в первую очередь инспектором и при том очень требовательным и строгим. Строгость и требовательность чаще всего оборачиваются в отношениях даже у людей взрослых против их обладателей: не бывают в почёте. Что же говорить о детях: для них они являются «камнем преткновения и соблазна» – исходной точкой для неприязненного отношения к человеку. Так и создавались противоречивые отношения «бурсаков» к Петру Николаевичу: как к спортсмену – да! Как к инспектору – нет!

Это противоречие разрешилось, когда стало известно, что П. Н. покидает духовное училище. Что произошло с «бурсаками»? И как всё-таки загадочна психология детей?! Словно с их глаз спала какая-то пелена, и П. Н. предстал перед ними в другом виде: та часть его образа, что относилась к инспектору отпала, а вместе с ней отпало всё, что питало их желчь в их отношениях к нему. Как противоположная реакция на прежнее отношение началось состояние какого-то психоза: началось паломничество в квартиру П. Н. с письмами, подарками на память в виде дешёвых статуэток, чернильных приборов и пр.

П. Н. обещал своим питомцам послать [c] себя карточки, и выслал их из Москвы. [35] В очерке «Пётр Николаевич Лавров» в составе «Заметок о педагогическом составе Камышловского духовного училища» в «свердловской коллекции» воспоминаний автор уточняет: «П. Н. перешёл на работу инспектором народных училищ, кажется, в г. Пинск [Минской губернии]. Из Москвы он выслал ученикам фотокарточки. На них он предстал перед учениками в форме инспектора народных училищ» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 385. Л. 8. Эту фотографию см. в фотовкладке. Мы делили их по указанному в Евангелии методу: «Разделиша ризы его себе и об одежде его кидаша жребий». [36] Автор употребляет строку 19 псалма 21: «Делят ризы мои между собою и об одежде моей бросают жребий». (Библия, Псалтырь)

Прошло более двадцати лет. Уже забыта была история с проводами П. Н. Изгладилась в памяти и личность Петра Николаевича, но вот в «Уральском рабочем» в [19]24-ом или [19]25-ом годах помещена была статья о двух преподавателях Кыштымского педучилища, поименованных ударниками-педагогами. Один их них, как видно из приложенного к статье снимка, преподаватель педагогики, был несомненно П. Н. На снимке мы увидели знакомое нам лицо. Это был он, и было законом, что он оказался педагогом-ударником. Это естественно вытекало из той оценки его педагогического таланта, когда ещё на «бурсе» ученики говорили о нём: «Он хорошо говорит!» [37] В очерке «Пётр Николаевич Лавров» в составе «Заметок о педагогическом составе Камышловского духовного училища» в «свердловской коллекции» воспоминаний автор уточняет: «Поэтому естественным представляется предположить, что П. Н. во время ещё первой империалистической войны эвакуировался из Белоруссии на Урал и здесь закончил свою педагогическую деятельность» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 385. Л. 8 об.