Виталий Надыршин - Ошибка императора. Война

– Видимо, так, ваше величество. Сэр Абердин в некоторой степени идеалист, его политика сочувствия народным волнениям в Европе не вполне согласовывается с прошлой политикой лорда Палмерстона и её величества королевы. И всё-таки, ваше величество, я был бы рад, если бы вы присовокупили несколько успокоительных слов насчет Турции.

Император нахмурился. После некоторого колебания он твёрдо произнёс:

– Мир – песок, огромная масса золотистого песка… Как он податлив в руках и под ногами… Порой кажется: бери его, делай по своему разумению из него все, что хочется!.. Сколько веков разные люди пытаются из этой массы слепить что-то прочное, постоянное. Ан нет! Всё меж пальцев утекает. И опять всё меняется, и опять всё надо начинать сначала. Так и с государствами… Давно ли Турция устрашала весь мир? Расползлась по территории, равной едва ли не всей России. И что сегодня?

Посол не ответил, он развёл в стороны руки. А Николай продолжил:

– Вы сами знаете, милорд, что дела Порты находятся в самом дурном состоянии. Она близка к полному распаду. Её гибель, однако, была бы несчастьем для Европы. Турки и народы, её населяющие, разбредутся по всем странам, а прошу заметить, милорд, они другой веры, другой культуры. И что будет с Европой через пятьдесят лет?.. Догадаться нетрудно. России и Англии необходимо обоюдное согласие по этому вопросу и не предпринимать ничего втайне друг от друга.

– Я уверен, что моё правительство вполне разделяет этот ваш взгляд, ваше величество,– как можно уверенней произнёс Сеймур. – Если я правильно понял слова вашего величества, – продолжил он, – вы считаете расчленение Турции весьма возможным?

– Напротив, – с нотками огорчения возразил император. – Это вы, англосаксы, приписываете мне какие-то завоевательные стремления. Я не разделял и не разделяю идей моей бабки, императрицы Екатерины. Моё государство так обширно, что приращение территорий само по себе уже заключает опасность, а потому я не имею никаких территориальных претензий к Турции. Но меня весьма и весьма заботит, что в Турции есть десяток миллионов христиан. Россия получила свет христианской веры с Востока – это факт, и это подразумевает некоторый долг.

На последних словах императора посол чуть-чуть иронично скривил губы. Николай это заметил. Сделав паузу, он как-то не по-доброму посмотрел на англичанина и недовольно произнёс:

– А вот то, что вы подумали, милорд, при словах о моём долге перед христианами… в данном случае к России не имеет никакого отношения. Тот факт, что мой брат Александр не поддержал в 1821 году восстание греков против турок, то есть христиан против мусульман, говорит о дальновидности брата. Не хотел он проникновения в Россию бунтарских настроений.

Император посмотрел на посла. Сеймур отвёл глаза в сторону. И Николай, заметив это, произнес:

– Вот-вот, ваш дальнейший ход мыслей мне тоже известен. Декабрь 1825 года?!.. Так ведь?

Однако посол промолчал. И император счел нужным ответить:

– Должен вам, милорд, заметить, то было совсем другое. Да-да, другое. На площадь вышли недовольные, желавшие в одночасье поменять исконные порядки в русском государстве. И эти настроения шли оттуда, из Европы! И уж поверьте мне, то бунтарство совсем не связанно с религией, тем более с христианской.

Император замолчал. События тех давних лет в одно мгновение пронеслись в его голове. Сеймур видел состояние русского самодержца и потому тактично не стал его тревожить продолжением неприятного разговора.

Наконец, словно очнувшись, император вернулся к первоначальной теме:

– Опять повторюсь: ещё при моём отце, императоре Павле I, его министр иностранных дел Ростопчин, точно сравнил Турцию с безнадёжно больным человеком, коему медики не хотят объявить об опасности его болезни. Весьма метко и чётко заметил министр. И сегодня она, Турция, качается, и кажется, что вот-вот упадёт.

И лучше, милорд, нам предупредить её падение, нежели ждать катастрофы. Ещё в 1844 году, будучи в вашей стране, я так и сказал английской королеве на одном из раутов. И она была солидарна со мной.

В знак согласия посол слишком подобострастно закивал головой. Заметив это, Николай внутренне разозлился и с более суровой интонацией продолжил:

– Но, милорд! Тут я вам скажу со всей откровенностью: если Англия надумает в ближайшем будущем водвориться в Константинополь или под любым предлогом взять под свой контроль проливы Босфор и Дарданеллы, то я не позволю ей этого сделать… Но и я, со своей стороны, равным образом расположен принять обязательство не водворяться туда, разумеется, в качестве собственника; в качестве временного охранителя, коль вынудят к тому серьёзные обстоятельства, – дело другое.