Анатолий Панков - Эх, хорошо в Стране Советской жить. От Сталина до Путина, от социализма до капитализма

Одно время жили в соседней с Сергиевкой деревне – Ильиновке, которая, напомню, также принадлежала Боратынским (в моё детство Ильиновку почему-то называли Ольховкой).

«Помещики дали нам для бесплатного пользования клочок земли возле мельницы, откуда брали каждой весной землю для постройки плотины в селе Сергиевка», – вспоминает Федченков.

Отсюда Ваня ходил в сергиевскую школу, построенную, кстати, Боратынскими. Полвека спустя в этой школе и я учился. Есть ли у меня уверенность, что это то же самое бревенчатое здание? Есть. В такое смутное время, когда произошли тектонические события: крах самодержавия, гражданская война, антоновщина, коллективизация, индустриализация, битва с нацистской Германией, было не до постройки школы в нашем селе из добротных брёвен, где и леса-то поблизости уже не было. Так что какой-то флюидный сигнал от Боратынских, видимо, дошёл и до меня…

Федченков, по семейной традиции, избрал путь священнослужителя. Духовная семинария в Кирсанове, академия в Санкт-Петербурге. В конце концов, отец Вениамин (церковное имя) стал митрополитом. Так и продолжал бы тихо-мирно служить богу, да вмешалась революция. Он не принял большевистскую диктаторскую и агрессивно антирелигиозную идеологию. Примкнул к белым и оказался в армии Врангеля. Из Крыма, последнего оплота белых, эмигрировал, и начались скитания по Европе. И там он служил православию, поддерживая беглых россиян словом божьим, и даже пытался организовать материальную помощь, как-то объединить их, распылённых по чужим странам.

Там он и написал книгу «На рубеже двух эпох». В ней меня прежде всего интересовали сведения о Сергиевке, о жизни здешних крестьян: ведь это сказано и о моих предках. Эта биографическая книга – великолепный документ периода великого перелома в судьбе России, её народа, да и в судьбе Европы тоже. Конечно, нельзя не учитывать, что написана не просто верующим, а церковным деятелем. Но написана без религиозного фанатизма. Автор предстаёт философом, мыслителем-гуманистом, внимательным бытописателем и сравнительно объективным историком.

Так, меня заинтересовали описания состояния крестьянства накануне краха самодержавия. Во-первых, вопреки советской пропаганде он утверждает, что в среде крестьян не было алкоголизма. Это – наблюдение не постороннего лица: их семья, лишившись других доходов, вынуждена была обеспечивать себе на жизнь, организовав в деревне кабак. Во-вторых, при всех непростых отношениях с помещиками и неурожаях, тамбовские крестьяне тогда не помышляли о революции, убеждён автор. Для него удивительно, как это в той патриархальной среде вдруг, разом вспыхнула кровавая вражда.

Но что тут удивительного? Всеобщий революционный порыв, стремление к справедливости, к обновлению, прорвал наружу веками копившееся у мирных крестьян недовольство своим положением. Ведь, хотя крепостное право и было отменено, появилось земство и сельскохозяйственные кредитные учреждения, однако зависимость от богатых, от власти чиновничества ещё была существенной. Вот они и влились в поток восставших против надоевшего строя. Сыграл роль и популизм, обещания справедливой жизни. Знать бы им наперёд, какое крепостное право, социалистическое, готовят им большевики!..

Из Ильиновки Федченковы ходили в гости в сергиевскую усадьбу, и у будущего митрополита остались самые тёплые воспоминания об этом:

« Как сейчас особенно ярко вспоминаю чудный летний день. Суббота. В этот день у нас спевка для службы. Место сбора – барский дом Чичериных, в двух верстах от нас. Мать надевает на меня все чистенькое – к господам иду! Мне лет восемь-девять. Вбегаю на взгорье: вправо – конюшня, пробегаю имение, миную развалившуюся «кирпичную»… И перед моим взором чудная картина – впереди чичеринская роща. Направо от нее наш кирпично-красный храм с отдельной колокольней, на ней главный колокол в 98 пудов, а кругом меня и без конца поля, поля – поля с колосящейся рожью «нашего» имения. Небо ясно. Солнце греет. Ветерок обдувает. И я бегу, бегу весело. Счастлив, как жаворонок в небе… Чист, как ангел, ни о чем не думается… Радостно наслаждаешься Божиим миром… По «верхней» дорожке добегаешь до сказочного замка – дома. Входишь с черного лакейского входа, пахнет особенно, не как у нас, – кофе и еще чем-то специальным. В окнах прекрасные висящие цветы фуксии. Главный лакей – милый безмятежный Тихон Егорыч, со светло-коричневыми баками на полных щеках, всегда в опрятном сюртуке и мягких туфельках (барин болен туберкулезом и раздражителен), с улыбкой встречает и тихо (показывает знак пальцем: "Шш!") ведет по ковру узкого коридора в комнату парадного подъезда. Учитель – регент, о нем после особая речь, Илья Иванович – ждет с нами, тоже молча, выхода самой барыни, небольшой, но плотной старушки Софьи Сергеевны… Сам учитель поет басом. Тихон Егорыч прекрасной бархатной октавой, Семен Иванович, садовник, блондин с льняною же красивою широкою бородою, чистенький, – отличный тенор: у барыни – хороший женский альт, как и у одной дочери учителя, Анюты; мы, мальчики, больше дисканты, бредем за старшей дочкой его, милой, нежной и умной Катенькой, способной певицей.