Array Коллектив авторов - Дискурсы свободы в российской интеллектуальной истории. Антология

В противоположность Муравьеву К. С. Аксаковобъясняет аполитичность русского народа не привычкой к рабству, а, напротив, сознательным отказом от участия в политике. Такой отказ – результат волевого решения народа, который сам «отделил государство от себя и государствовать не хочет». Таковы «истинные начала русского гражданского устройства». Вследствие специфического «общественного договора» правительство обладает неограниченной государственной властью, а народ сохраняет за собой неограниченную «нравственную свободу, свободу жизни и духа». Для Аксакова неограниченная монархия – единственно возможная форма власти в России. Народу остается право беспрепятственно выражать свое мнение, которое, однако, вовсе не обязательно будет принято к сведению. Внутренняя (духовная) свобода народа является полноценной заменой его политической (внешней) свободы. Стремление к политической свободе, полагает Аксаков, равносильно революции, ограничение же свободы мнения со стороны монархии – деспотизму.

Возводя «свободу слова» в принцип русской гражданственности, К. С. Аксаков подчеркивает важность формирования общественного мнения для нормального функционирования государства. Неограниченная монархия должна сочетаться с элементом политической свободы, «свободой слова». Неожиданным образом здесь возникает аналогия с концепцией публичного и частного разума у Канта («Ответ на вопрос: Что такое Просвещение?»), в которой также безусловное повиновение монарху сочетается с неограниченной свободой высказывания на публичном «форуме разума». При этом Аксаков вписывается и в российский устойчивый дискурс противопоставления внутренней и внешней свободы, который можно найти и в масонстве, и у Солженицына.

Один из главных представителей российского либерализма Б. Н. Чичеринкритикует «распространенное мнение» об особом историческом пути России, которое оправдывает существующий порядок вещей как единственно возможный. «Особостью» России называют, как правило, то, что «выгодно для властей». Поэтому для Чичерина всемогущество русского самодержавия является следствием пассивного характера самого народа, а не результатом договоренности между властью и народом. Пассивность русского народа не позволила возникнуть интересу к «общему делу» или «общему благу», добиваться которого может только сам народ, не оставляя заботу о нем монарху.

Как и К. Аксаков, Чичерин определяет общественное мнение как необходимую основу справедливого политического устройства, «краеугольный камень либеральной политики». Чичерин считает, что народ вполне созрел для политической жизни, поскольку может мыслить и действовать самостоятельно. Либерализм – объединяющий лозунг для всех направлений: «Нам нужны не сословные права, не ограничение царской власти, о котором никто в России и не думает. Нам нужна свобода!» Но если сочетание неограниченной царской власти и сословных вольностей, понятых как гарантии безопасности подданных, в текстах Екатерины II выглядит вполне логично, то из уст «либерала» утверждение, что свобода и неограниченная царская власть не исключают друг друга, звучит весьма парадоксально. Парадокс объяснится, если учесть, что либеральные требования Чичерина включают лишь ограниченный набор свобод (свободу совести, свободу от крепостного состояния, свободу общественного мнения, свободу книгопечатания, свободу преподавания, публичность всех правительственных действий, публичность и гласность судопроизводства), которые он обосновывает к тому же их пользой для правительства, а его концепция просвещенного государства приравнивает политическую жизнь народа к возможности получать и обсуждать информацию. В результате оказывается, что взгляды западника Чичерина не слишком далеки от идей славянофила Аксакова.

Напротив, М. А. Бакунинпровозглашает свободу как «абсолютное право всех взрослых мужчин и женщин <���…> определяться в своих действиях только своей собственной волей». Условием действительной социальной свободы является свобода всех, а рабство хотя бы одного человека означает отрицание свободы всех. Эту декларацию Бакунин уточняет и конкретизирует. Так, он провозглашает свободу любой пропаганды, а также свободу союзов и соглашений, «не исключая тех, которые по своей цели будут неморальны или казаться таковыми, и даже тех, целью которых было бы извращение и разрушение индивидуальной и общественной свободы». Судьей в разрешении этих вопросов является исключительно общественное мнение, которое приобретает тем самым отчетливо политическое измерение.