Игорь Фроянов - Рабство и данничество у восточных славян

Общий вывод А. И. Першица такой: «Данничество составляет особый не тождественный ни с одним из классических способ эксплуатации. Возникая в распаде первобытнообщинного строя и получая наибольшее развитие в раннеклассовых обществах, оно в дальнейшем сохраняется как второстепенная межформационная форма, более упорядоченная и развитая, чем близкие к ней по своей сущности грабеж и контрибуция, но далеко уступающая в экономической эффективности тем формам эксплуатации, которые являются в то же время и способами производства». 33Вместе с тем А. И. Першиц считает необходимым отметить, что данничество, хотя и «составляет вполне самостоятельную форму эксплуатации, по своей экономической сущности, а следовательно, по заложенным в нем тенденциям близко к феодализму». 34Больше того, грань между даннической и феодальной зависимостью «относительно легко преодолима». Вот почему «в древнем мире данничество, даже принимая облик отношений типа илотии, становилось полурабством-полукрепостничеством, а на рубеже средних веков оно почти всегда было одним из основных истоков феодализма». 35

Сближение данничества с феодализмом, производимое А. И. Першицем, запутывает вопрос, оставляя впечатление внутренней противоречивости его суждениий. В самом деле, если даннические отношения не укладываются в рамки «особого способа производства», а дань представляет собой «межформационную» (вполне самостоятельную) форму эксплуатации, то о какой близости данничества к феодализму исследователь может вести речь, не рискуя при этом оказаться в разладе с собственными построениями. Конечно, в отдельных случаях дань эволюционировала в сторону феодальной ренты, но тогда она переставала быть данью, а носители ее — данники — превращались в феодальнозависимых (крепостных) людей. 36

А. И. Першиц говорит о генетической и функциональной связи даннической эксплуатации с военным грабежом и контрибуцией. 37По нашему мнению, можно сказать и более определенно: военный грабеж, контрибуция и дань находились в тесном, органическом единстве, представляя собою исторически последовательные этапы и формы в сфере отчуждения прибавочного продукта победителями у побежденных. Самым ранним средством изъятия прибавочного продукта был, судя по всему, военный грабеж, возникший вслед за появлением излишков в производстве и обусловленных ими материальных накоплений в обществе, т. е. богатства. 38

Межплеменные столкновения, набеги и войны, сопровождавшиеся грабежами, восходят ко временам первобытности. Военный грабеж — эпизодический и неупорядоченный способ коллективного отчуждения прибавочного (а нередко и необходимого) продукта у побежденных племен и народов.

Более поздней, чем военный грабеж, коллективной формой присвоения является, по-видимому, контрибуция, взимаемая единовременно, но отличающаяся известной упорядоченностью, основанной обычно на договоре, соглашении между коллективами победителей и побежденных.

Данничество — последняя и наиболее совершенная форма коллективного отчуждения прибавочного продукта, осуществляемого посредством войн. Дань собиралась в размерах, определяемых договором, и, кроме то го, взималась постоянно, или ежегодно. В этом состоит главная особенность данничества сравнительно с военным грабежом и контрибуцией.

Все названные формы, возникая в разное время, не сменяют одна другую, а сосуществуют и даже переплетаются друг с другом, сохраняясь на протяжении многих столетий. Немало подтверждений тому содержит история восточного славянства.

Эти подтверждения исследователь находит в различных источниках, иностранных и отечественных. К числу первых принадлежат сочинения латинских, греческих и восточных авторов. Ко вторым относятся сведения, содержащиеся в Повести временных лет — уникальном памятнике древнерусской письменности. Сложность, однако, состоит в том, что вопрос о достоверности известий Повести временных лет вызывает в ученой среде разногласия. М. Д. Приселков, например, не доверял сообщениям Повести о событиях X в., мотивируя свои сомнения тем, что погодные заметки стали производиться летописцами только с XI в., тогда как предшествующее время окутано туманом легенд, далеких от исторической действительности. 39Ученый больше верил византийским источникам, нежели древнерусской летописи, отказывая ей в правдивости изображаемых событий. 40Скептические настроения М. Д. Приселкова разделял Я. С. Лурье, заявлявший, что «для истории IX-X вв. "Повесть временных лет" является недостаточно надежным источником». 41По убеждению Л. Н. Гумилева древняя история Руси отражена в Повести временных лет «неадекватно», с пропусками фактов, приводимых выборочно, и даже лживо. 42