Питер Хизер - Великие завоевания варваров

До сих пор мы разбирали положительные (то есть экономические) мотивы, определившие различные виды деятельности диаспоры викингов, будь то торговля, грабежи или собственно переселение. В этом плане миграционный элемент сводится к своему классическому виду, при котором основные показатели богатства действуют как один из основных рычагов, провоцирующих расселение человечества. Слово «положительный», разумеется, является жаргонизмом из исследований современной миграции и применимо исключительно к точке зрения самих викингов, тех, которые получали больше всего денег. У всех тех, кто терял свои земли, тех, чьи дома были разграблены, тех, кто навсегда расстался с родными, попав в рабство, было бы совершенно другое мнение о деятельности норманнов. Но даже с точки зрения тех скандинавов, которые принимали участие в переселении, имелась и более негативная политическая мотивация, которая нередко – как и в современных миграционных потоках – действовала одновременно с позитивными мотивами.

Речь идет о заселении Исландии. Как мы видели, ранние исландские источники утверждают, что поселенцы приезжали сюда с 870-х годов, чтобы избежать растущего политического давления норвежской монархии. Виновником было, вероятно, графство Моор на Оркнейских островах, но в любом случае исландским рукописям вполне можно верить. У переселения мог быть довольно сильный негативный политический мотив. Есть причины полагать, что такого рода мотивы применимы в целом к эпохе викингов, по крайней мере с 850-х годов и далее. В своей знаменитой работе Патрик Вормальд несколько лет назад предположил, что массовый исход воинов из Скандинавии, неотъемлемая черта этого периода, был признаком серьезного политического кризиса в регионе. Свидетельства, говорящие в пользу такого предположения, весьма убедительны. Ее происхождение до конца неясно, однако сильная «датская» монархия появилась в Южной Ютландии и на прилегающих островах к 700 году. С середины VIII века она обладала достаточной властью для того, чтобы начать масштабные общественные работы, выкопав канал и земельные укрепления вдоль своей южной границы – Даневирке – и прорезав другим каналом остров Самсё. В каролингских источниках начала IX века мы встречаем упоминание об одном из королей Дании, Готфриде, который мог собрать сотни кораблей и тысячи воинов и вынудил купцов переместиться из прилегающих славянских территорий (нравилось им то или нет) в свой собственный новый эмпорий в Хедебю, предположительно ради доходов с таможни и налогов.

Но не следует полагать, будто результатом такой политики стала политическая стабильность. Сам Готфрид в конечном итоге был убит, и франкские анналы первой половины IX века позволяют нам реконструировать часть последующей бурной политической истории региона, когда либо представители двух ветвей одной династии, либо две разные династии боролись за власть. Однако в середине IX века уровень насилия вышел за рамки обычного. При втором посещении Скандинавии миссионер святой Ансгар обнаружил, что король Хорик II и все придворные, с которыми он был знаком, мертвы и с 850 по 950 год нет никаких признаков объединенной датской монархии. Иногда делаются предположения, что это лишь иллюзия, созданная молчанием франкских источников, но корни проблемы уходят куда глубже. Первой фигурой, обладавшей реальной властью, стал Харальд Синезуб из династии Еллингов в середине X века. И среди его знаменитых памятников есть рунический камень, на котором имеется надпись, гласящая, что объединение территорий под его властью – личная заслуга конунга. Я не вижу причин ему не верить, поскольку это заявление ни в чем не противоречит другим имеющимся у нас свидетельствам. Получается, после века весьма активной деятельности, описанной в многочисленных источниках, монархия в Дании пала. Как указал Патрик Вормальд, этот раскол во многом совпал с массовым исходом населения из Скандинавии – как на восток, так и на запад – и прежде всего уезжали предводители, обладавшие высоким статусом, и их воины. Именно этот более поздний феномен, как мы видели, лег в основу эпохи Великих армий, и вряд ли то, что начало ее соотносится с угасанием политических структур на родине норманнов, является совпадением [619].

Как и в случае с другими миграционными потоками 1-го тысячелетия, внешнеполитические структуры оказали свое влияние и на скандинавов. В основе развития лежит принцип «одного зонтика», который касается в равной степени и политики, и экономики. Более богатые земли либо возможности личного обогащения увлекали норвежцев за пределы Балтийского региона, но природа политических структур, действующих там, где это богатство можно было обрести, определяли способы и механизмы, с помощью которых скандинавские переселенцы могли бы получить к нему доступ. Как мы видели, местные политические структуры оказывали прямое влияние на размер миграционных единиц северян. Там, где они были незначительными, пришельцам не было нужды объединяться в большие группы, будь то северные и западные острова Британии или даже север Атлантики. Это было бы верно и для Северной России, если, конечно, там действительно имел место захват территорий. Там, где политические структуры были развитыми и эффективными, скандинавам приходилось либо искать более сложные способы обогащения, вроде торговли с исламским миром вместо прямых конфронтаций, либо развивать симбиотические отношения с королями Ирландии.