Николай Сумцов - Восточнославянская этнография

IV. Влияние новобрачной на размножение скота. У сербов лужицких молодая, по возвращении из церкви после венчания, обходит двор своих родителей и заходит в коровник, где доит коров (234, 2, с. 235). В Германии существует подобное обыкновение: молодая, входя в помещения домашних животных, принадлежащих мужу, желает им «viel Gluck» (266, с. 351).

V. Соблюдение всех употребляемых в известной местности свадебных обрядов только при бракосочетании невинной девушки. Как солнце только раз в году празднует торжественное свое бракосочетание с месяцем или землей, так и женщина, по древним воззрениям, удержавшимся отчасти до сих пор, только однажды в своей жизни может рассчитывать на полное свадебное торжество. Все песни любви, все украшения красоты и слова радости – одной целомудренной невесте, потому что только целомудренная девушка достойна уподобиться вечно чистой и радостной небесной Ладе. В Великой, Малой и Белой России только при бракосочетании девушки соблюдаются все свадебные обряды; во время бракосочетания вдовы некоторые свадебные обряды опускаются; так, вдовы не удостаиваются венка. У римлян вдовы брачились без pueri patrimi et matrimi [5] Без своих (живых) отца и матери. и без обрядового приподнимания при шествии через порог в доме новобрачного (256, с. 262). У бедуинов-арабов брачные церемонии существуют только для девиц; брак вдовы не считается событием достаточно важным, чтобы соблюдать обряды (103, с. 52). В Индии при бракосочетании нецеломудренной девицы не употреблялись религиозные обряды (169, с. 59).

VI. Исключительное уважение к невесте. В некоторых местах России и Германии (249, с. 202) невеста на свадьбе является героиней торжества: все присутствующие угождают ей; каждый из гостей считает своей обязанностью протанцевать с нею хоть один раз. Обязательный для всех мужчин, присутствующих на свадьбе, танец с молодой встречается у чехов и у белорусов на другой день после свадьбы (3, с. 60). В Олонецкой губ. невеста разъезжает по домам знакомых женщин, они сажают ее к себе на колени, держат косу ее в своих руках и ласкают (136, с. 111). Быть может, здесь действует одна обрядным образом выраженная жалость к девушке, выходящей в чужую дальнюю сторонушку, к людям незнакомым; быть может, обряд возник из древнего сближения невесты с солнцем, в силу чего невеста получила значение существа, содействующего человеческому благосостоянию.

VII. Воздержание молодых от пищи во время свадебного стола. В духовном стихе Олонецкой губ. об «Алексие, Божьем человеке» на брачном пире, по случаю свадьбы Алексия:

У малорусов (187, 2, с. 526) и сербов Сирмии или Срема (254, с. 157) молодые за свадебным столом ничего не едят; у краковских поляков в день свадьбы они не едят только мясо («чтобы не гибли животные», по современному народному объяснению) (239, 6, с. 46). У чехов и у белорусов (3, с. 35) не употребляет пищи только невеста. У калмыков существует подобное обыкновение, причем молодые воздерживаются в день свадьбы от питья (130, с. 75). Все эти обычаи указывают на молодых как на существ мистических.

VIII. Богатое одеяние молодых и свадебного поезда в произведениях народной поэзии. В русских народных песнях жених, невеста и их родственники отличаются драгоценными одеждами. В данном случае следует отличать два влияния: бытовой старины и мифологии.

Благословение на свадьбу. Художник С.И. Грибков

А). В малорусской песне невеста просит сделать ей «зеленую суконечку по земельку, щирозлотний поясочок на станочок, червони черевички на нiжечки» (118, с. 140). В белорусской песне теща в ожидании зятя устилает двор куньими, бобровыми и собольими мехами (82, с. 254). В великорусской песне свахе тяжело сидеть, потому что золотой кокошник клонит ее голову к земле, алмазные серьги оттягивают уши, бурмитский жемчуг (т. е. особо крупный, качественный. – Ред. ) трет шею, и соболиная шуба тяготит плечи (160, 3, с. 181). В другой песне, когда молодые поехали к венцу, то «золотые поводы зазвенели» (187, 2, с. 203). В песнях этих и многих других, им подобных, помимо естественного в народной поэзии преувеличения, доходящего подчас до превращения скромной меди в благородное золото, сказалось воспоминание о прежнем народном материальном достатке. В южносибирской песне отец невесты дает дочери в приданое «десять городов с пригородками и десять теремов с притеремками» (45, с. 5) – черта, выхваченная из княжеского быта и подкрашенная народной фантазией. В старинное время, когда население русской страны было малочисленно, а ее природные богатства почти нетронуты, народ отличался большей, чем теперь, обеспеченностью в материальном отношении, большим достатком. Оттого за девушками давали более ценное приданое, чем в настоящее время. «Прежде давали другое приданое, – говорил один архангельский крестьянин П.С. Ефименко, – так что было что и заложить, и продать в случае крайности; прежняя одежда и украшения далеко превосходили по стоимости нынешние: штофники рублей 40 ассигн., кумачники в 5 руб., на них серебряные пуговицы и золотые бахромки рублей на 10 ассигн.; прежде жемчуг был в большом употреблении; богатые повязки (головной убор), унизанные жемчугом, ценились рублей в 100–300 ассигн. Теперь только и ценности, что салопы на лисьем меху» (60, с. 19).