Олеся Авраменко - Гендер в советском неофициальном искусстве

Butler J . Performative Acts and Gender Constitution: An Essay in Phenomenology and Feminist Theory // Theatre Journal. Vol. 40. № 4 (Dec., 1988). Р. 519–531.

В качестве примера отношения к «теме материнства» – рассказ художницы Татьяны Назаренко: «Вот история того, как я писала диплом. Я взяла тему материнства. Совершенно точно знала, что хотела: в юрте две женщины – молодая и старая – у колыбели с ребенком. Освещенные фигуры, черный фон. Идея „Поклонения волхвов“. А. М. Грицай [руководитель мастерской. – Н. Ш. ] говорил: „Таня, вы не знаете жизни, не знаете счастья материнства. Невозможен при решении такой темы черный фон. Мрак – отрицание. У вас много натурных материалов – следуйте натуре“. Я послушалась – получилась работа, которую я бы не так сделала, если б меня не убедили» (цит. по: Лебедева В. Татьяна Назаренко. М., 1991. С. 144).

Интервью с Натальей Абалаковой. Октябрь 2016.

Хемби Э . Домашняя сфера и повседневность в искусстве Татьяны Назаренко // Визуальная антропология: режимы видимости при социализме: Сб. статей / Под ред. Е. Р. Ярской-Смирновой, П. В. Романова. М., 2009. С. 145.

Интервью с Верой Митурич-Хлебниковой. Октябрь 2016.

Хлебникова В . Доро. СПб., 2002. С. 141.

Интервью с Верой Митурич-Хлебниковой. Октябрь 2016.

Интервью с Верой Митурич-Хлебниковой. Октябрь 2016.

Здравомыслова О. М . Переосмысливая опыт: Российские гендерные исследования на пути к публичной социологии. Цит. по: Общественные движения в России / Под ред. Романова П. В., Ярской-Смирновой Е. Р. М., 2009. С. 164–178.

Интервью с Ниной Котел. Октябрь 2016.

Там же.

Рыклин М . Оборваны корни [Электронный ресурс]. Режим доступа: http://www.chaskor.ru/article/oborvany_korni_24953 (дата обращения 12.11.20).

Хотя в интервью Наталье Шарандак для проекта «Художницы и феминистский дискурс» Анна Альчук упоминает о том, что фотограф Кизевальтер хотел от собственных моделей «чего-то более порнографического».

Альчук А . Сопротивление маскулинности. Тактика и стратегия противостояния маскулинной культуре в рамках одного долговременного художественного проекта // Гендерные исследования. 1995. № 14. С. 246–258.

Интервью с Марией Чуйковой. Октябрь 2016.

Рифф Д . Марта Рослер. Семиотика кухни [Электронный ресурс]. Режим доступа: http://os.colta.ru/mediathek/details/2288/ (дата обращения 06.08.2008).

Там же.

Фабрика найденных одежд 1995–2013. Каталог выставки / Сост. Першина-Якиманская Н., Подгорская Н. М.. 2013. С. 34.

Альчук А. Что «чрезвычайно портит имидж» или «скрытый» феминизм // Гендерные исследования. 2007. № 16. С. 93–115.

Берд Ш . Теоретизируя маскулинности. Современные тенденции в социальных науках // Наслаждение быть мужчиной: западные теории маскулинности и постсоветские практики / Под ред. Берд Ш., Жеребкина С. СПб., 2008. С. 8.

Connel R., Hearn J., Kimmel M . Introduction // Handbook of Studies on Men and Masculinities. Thousand Oaks: Sage Publications, 2005. P. 1–12.

Здравомыслова Е. А., Темкина А. А . 12 лекций по гендерной социологии. СПб., 2015. С. 417.

Известно, что одним из инструментов кампании по деалкоголизации в СССР стало открытие в 1970‐x годов наркологических центров. Этот шаг стал публичным признанием алкоголизма как социальной проблемы на государственном уровне. Алкоголизм впервые получил социальную огласку в прессе не как осуждаемое социально деструктивное поведение, но как болезнь, требующая комплексного лечения. В наркологических центрах действовали программы реабилитации больных алкоголизмом, причины и последствия заболевания пытались исследовать как психофизиологические. Однако если вновь обращаться к плакату, как средству иллюстрации повседневной проблематики, то слово «алкоголизм» (болезнь) повсеместно в языке плаката замещается «пьянством» (как акцентуация личного выбора индивида в пользу деструктивного поведения). Это может говорить о том, что, во-первых, визуальные средства пропаганды не успевали за изменениями положений государственного дискурса, во-вторых, о том, что практика лечения алкоголизма все же не была широко распространенной.

В условиях, когда большая часть домашних дел ложится на женщину, груз семейных обязанностей, возрастающий в результате рождения ребенка, становится еще более тяжелым. Данные таганрогского обследования свидетельствуют, что совокупная трудовая нагрузка работающих матерей (т. е. их общая занятость на работе и дома) соответствует в среднем 12–13-часовому рабочему дню. Таким образом, сочетание производственных и семейно-бытовых обязанностей женщин становится социальной проблемой. Занятые многочисленными домашними делами работающие семейные женщины не располагают достаточными возможностями и для полного восстановления своих физических сил, и для общекультурного и профессионального роста. К тому же чрезмерная занятость домашними делами мешает работающей женщине-матери осуществлять свою чисто воспитательную функцию по отношению к ребенку. По данным исследований бюджетов времени, женщины-работницы, проживающие в крупных городах, затрачивают на занятия с детьми времени почти в 5 раз меньше, чем на домашний труд, и в 1,8 раз меньше, чем на приготовление пищи. Если же при этом учесть, что в общем фонде времени женщин, расходуемого на занятия с детьми, больше половины уделяется уходу за ними (кормление, стирка и прочее), то проблема недостатка времени у работающих женщин на воспитание детей обозначится еще ярче ( Груздева Е. Б., Чертихина Э. С. Труд и быт советских женщин. М.: Политиздат, 1983. С. 134).