Брендан Симмс - Европа. Борьба за господство

Движение сионистов, первый съезд которого состоялся в Базеле в 1897 году, было не просто светским, но весьма прогерманским по своему характеру и направленности. Сам Герцль был ревностным почитателем Бисмарка, немецкий являлся рабочим языком движения, и Берлину предстояло в ближайшее время сделаться неофициальной столицей сионизма. Разумеется, сионисты не рассчитывали создать независимое государство самостоятельно; они искали могучего «спонсора», и Герцль надеялся, что таковым окажется страна, которую он считал наиболее прогрессивной европейской державой конца девятнадцатого века, – кайзеровская Германия. «Характер еврейского народа, – писал Герцль, – только закалится под протекторатом этой великой, могучей, высоконравственной Германии с ее прагматичным управлением и строгой организацией. Сионизм позволит евреям снова полюбить Германию, которой, несмотря ни на что, принадлежат наши сердца». [775] David Aberbach, ‘Zionist patriotism in Europe, 1897–1942: ambiguities in Jewish nationalism’, International History Review, 31, 6 (2009), pp. 268–98, especially pp. 274–81 (quotation p. 278). Немецкий сионист Мозес Кальвари вторил Герцлю: «Обретением себя как евреев мы обязаны Германии в нас. Вот наглядное доказательство благотворного влияния Германии на наше собственное творческое существование; политический сионизм – это дар Европы иудаизму». [776] Moshe Zimmermann, ‘Jewish nationalism and Zionism in German-Jewish students’ organisations’, Publications of the Leo Baeck Institute, Year Book XXVII (1982), pp. 129–53 (quotations p. 153).

С середины 1890-х годов внимание великих держав сместилось на глобальную арену, где они добивались престижа и ресурсов (или защищали то и другое) ради сохранения рычагов влияния на свое положение в Европе. В Китае, который стал основной площадкой столкновения интересов, европейцы пытались выторговать себе исключительные коммерческие преимущества от слабевшей Маньчжурской династии. В Африке привлекали вакуум власти, оставленный махдистами в Большом Судане, и очевидная слабость соседних стран. [777] Otte, ‘From “War in sight”’, p. 703. Британцы и французы уверенно продвигались в глубь континента с середины 1890-х годов. В 1896 году итальянцы напали на Абиссинию в надежде воспользоваться плодами территориального раздела. Нарастала напряженность на Юге Африки, Сесил Родс колонизировал территорию, которая впоследствии стала Родезией. Очень скоро сделалось ясным, что великие державы не смогут властвовать безраздельно. Итальянское вторжение в Абиссинию закончилось унизительным поражением при Адуа. В 1895–1896 годах «Джеймсонский рейд», профинансированная Родсом попытка свергнуть бурское руководство, завершился полным фиаско. В довершение всего на Дальнем Востоке европейские амбиции столкнулись с амбициями Японии. К большому огорчению Токио, впрочем, Японии под нажимом великих держав пришлось вернуть Китаю важный Ляодунский полуостров после победы в Японо-китайской войне 1895 года. Судьба Дальнего Востока определялась не его населением, а европейскими великими державами – и теми азиатскими странами, которые желали научиться играть по европейским правилам.

На другой стороне мира Соединенные Штаты также играли мускулами. Движение на запад и консолидация страны в значительной степени завершились, и теперь американцы все чаще посматривали за пределы своих границ. В том же году публикация работы Альфреда Т. Мэхэна «Влияние морской силы на историю» привела к осознанию заново важности глобального морского баланса сил для Соединенных Штатов. Что важнее, в американском «прицеле» вновь очутилась Куба. В 1895 году остров восстал против Испании. Очень скоро американская общественность с ужасом узнала не только о масштабах испанских репрессий – свыше 100 000 человек погибли от голода, болезней и войны, – но и о политике reconcentración, «переселения», посредством которой многих островитян загоняли фактически в концентрационные лагеря. В декабре 1895-го началась широкая публичная кампания сбора подписей под обращением к республиканскому Конгрессу защитить свободу Кубы. Резолюции, призывавшие признать независимость острова, были приняты обеими палатами Конгресса подавляющим большинством голосов. Президент Кливленд, демократ, не спешил вмешиваться.

Проблемы, поднятые кубинским восстанием, были не только идеологическими и гуманитарными, но и стратегическими. Многие американцы считали, что защита «свободы» за границами страны имеет жизненно важное значение для недопущения угрозы «деспотических» держав Соединенным Штатам. Сохраняющаяся нестабильность на южном фланге республики сулила привлечь внимание европейских великих держав. С учетом этого американцам, желавшим отстаивать свои ценности за рубежом (или, по крайней мере, обезопасить фланги США), приходилось принимать во внимание ряд «отрезвляющих» факторов. Соединенные Штаты значительно уступали Великобритании в морской силе и едва ли могли тягаться на море с Испанией или даже с Чили. Их армия была малочисленной; ее хватало для расправы с индейскими племенами, но не более того. Да, США по праву считались экономическим гигантом – их совокупный промышленный продукт был наибольшим в мире к 1890 году, – но в военном отношении оставались пигмеями. Все это сказывалось на американской внутренней политике. Активные действия за рубежами страны представлялись возможными лишь при условии успешной интеграции различных иммигрантских сообществ и избавления этих сообществ от прежних национальных лояльностей. В более широком смысле сторонники глобальных амбиций Америки выступали за более сильную армию и более крепкое государство, подразумевая все те последствия, которые это сулило для образования, инфраструктуры и, следовательно, налогообложения; только так можно реализовать в полной мере потенциал нации и ее глобальную миссию. На президентских выборах в ноябре 1896 года республиканец Уильям Мак-Кинли победил, обещая реформы дома, морскую экспансию и более активную политику за рубежом.