Брендан Симмс - Европа. Борьба за господство

Восточный и центральноевропейский кризисы 1839–1840 годов способствовали трансформациям европейской международной и внутренней политики. В частности, они побудили Германию искать у Пруссии защиты от французского реваншизма. Даже если мелкие немецкие государства по-прежнему упорно отказывались подчиняться Берлину в военном отношении, они были вынуждены признать, что в одиночку вести войну попросту нереально. С каждым шагом назад, к партикуляристскому прошлому, они теперь делали два шага вперед, к будущему под властью Пруссии. Рейнский кризис также стимулировал укрепление геополитики немецкого либерального национализма, которая «выплеснулась» за государственные границы. «Немецкая империя должна быть сильной и могучей, – писал Давид Ганземанн, рейнский либерал, в своем популярном у публики меморандуме 1840 года, – поскольку у нас опасные соседи». На востоке, отмечал он, это Россия, «наиболее последовательное экспансионистское государство со времен Рима, которое уже заняло угрожающее положение в самом сердце Пруссии [т. е. в Польше]» и грозит Восточной Пруссии. На западе это Франция, «государство, которое опасно вследствие своей внутренней сплоченности, воинственного и возбудимого характера его населения, а также вследствие неутолимого стремления к полному контролю рейнской границы». Поэтому Пруссии необходимо объединить Германию и защищать ее от участи «превратиться в поле битвы всех последующих крупных европейских войн». [590] Simms, Struggle for mastery in Germany, pp. 159 and 162. Схожие воззрения озвучивались либералами по всей Германии, в том числе даже на юге. Французы, получается, забили гол в собственные ворота – с роковыми последствиями. Меттерних в ноябре 1840 года сказал, что Тьеру «понадобилось очень мало времени, чтобы привести Германию туда, куда Наполеон привел ее десятью годами гнета». [591] David H. Pinkney, Decisive years in France, 1840–1847 (Princeton, 1986), p. 133.

Как и их предшественники-монархисты, немецкие либеральные националисты считали, что внутренняя структура государства должна отражать потребности внешней политики. В отличие от предшественников, однако, они стремились создать конституционное правительство. Пруссия, как отмечал Ганземанн, состояла из «широко разбросанных» провинций. Ей требовался «соответствующий, яркий, пламенный национальный патриотизм», чтобы удержать провинции вместе: «Только свобода способна породить патриотизм в Пруссии». Поэтому немецкие либеральные националисты стремились восполнить геополитическую уязвимость страны, расположенной между Востоком и Западом, программой внутренних реформ. «Если объединить и освободить народ дома, – утверждал либерал Роберт Прутц, – это позволит добиться величия и могущества вовне». В частности, либералы хотели воспользоваться силой среднего класса: лишь общественное мнение, народное ополчение и «однородность принципов» могут гарантировать безопасность; традиционной монархической власти уже было недостаточно. Именно в этом контексте либералы вновь стали требовать прусского – читай: немецкого – «национального представительства» как единственного способа объединить нацию перед лицом внешней угрозы. [592] Simms, Struggle for mastery in Germany, p. 165.

События 1839–1840 годов также привели к радикальным геополитическим переменам на Балканах. Россия была уязвлена французскими претензиями на черноморские проливы, а Лондонская конвенция с участием Британии, Австрии, Пруссии, Франции, Османской империи и России летом 1841 года и вовсе оказалась во многих отношениях поражением. Договор категорически запретил прохождение русских кораблей и вообще судов всех иностранных держав через Дарданеллы и Босфор в мирное время. Вдобавок усугублялось ощущение, что Османская империя стоит на грани внутреннего коллапса или развала – из-за действий Мехмета Али и других местных царьков. В январе 1844 года русский царь говорил об этом, будучи с визитом в Лондоне, и призвал британское правительство оценить последствия того, что «непредвиденные обстоятельства» могут привести к вакууму власти в Константинополе. [593] John P. LeDonne, The Russian Empire and the world, 1700–1917. The geopolitics of expansion and containment (New York and Oxford, 1997), p. 125. Вместо того чтобы присоединиться к разграблению Османской империи, Британия пыталась поддержать реформаторские усилия султана, в надежде сделать Турцию менее подверженной внутренним возмущениям и менее уязвимой для атак извне. Главным вопросом была защита прав религиозных меньшинств. Лондон хотел реформирования Османской империи не для того, чтобы унизить последнюю или обеспечить собственное доминирование, но ради спасения страны от внешних хищников и ради уменьшения опасности внутренних беспорядков. Пальмерстон говорил: «Нет причин, по которым Турция не может стать уважаемой державой». [594] Cemil Aydin, The politics of anti-westernism in Asia. Visions of world order in pan-Islamic and pan-Asian thought (New York, 2007), p. 20. Ей предлагали присоединиться к Западу, а не подчиняться ему.