Вячеслав Дашичев - «Совершенно секретно! Только для командования». Стратегия фашистской Германии в войне против СССР. Документы и материалы

У всех у нас отлегло от сердца — мысль о необходимости драться в развалинах Берлина удручала нас. Приказы на перегруппировку частей были немедленно отданы, я лично поехал на КП правой дивизии — «Мюнхеберг», с которой мы в это время не имели телефонной связи. Дивизия «Мюнхеберг» вела тяжелые бои с русскими, которые южнее Кепеника форсировали р. Шпрее.

Около 16.00, когда я вернулся обратно на КП корпуса, начальник штаба доложил мне, что управление оборонительного района Берлина (22 апреля мы имели с ним постоянную телефонную связь по городской автоматической сети) очень озабочено приказом 9-й армии, так как, по убеждению управления оборонительного района, Берлин едва ли можно будет защищать, если 56-й танковый корпус будет отведен из района Берлина. Мой начальник штаба просил меня еще раз позвонить в управление оборонительного района. Я связался с начальником штаба управления полковником Рефиором, которому коротко обрисовал наше положение и еще раз разъяснил точный приказ 9-й армии. Во время разговора полковник Рефиор спросил меня, отправлен ли офицер штаба корпуса с картой обстановки в имперскую канцелярию к генералу Кребсу. Я ответил отрицательно, ибо никакого приказа об этом мы не получали. Затем я сказал примерно следующее: «Так как, наверное, будут приняты новые решения, то лучше всего я сам немедленно поеду туда».

Я был весьма озабочен тем, что все отданные ранее прика- ' зы в последнюю минуту снова должны подвергнуться изменениям. Кроме того, я хотел лично поговорить с генералом Креб-сом, в частности о следующем: в последние дни мы не имели никакой связи с 9-й армией, поэтому я послал офицером связи в штаб армии генерала Фогтсбергера, командира полностью уничтоженной дивизии «Берлин», которая мне была подчинена несколько дней тому назад, как правофланговая дивизия корпуса. Генерал Фогтсбергер прибыл обратно днем 23 апреля и доложил мне, что фюрер отдал приказ расстрелять меня за то, что я якобы перенес КП корпуса в Дебериц (западнее Берлина), и будто бы уже вчера (22 апреля) какой-то генерал был отправлен в Дебериц для того, чтобы арестовать меня.

По моему мнению, речь могла идти только о каком-либо слухе или недоразумении, поэтому у меня было очень большое желание выяснить этот вопрос. Я никогда даже не думал о переносе КП западнее Берлина.

Около 18.00 я и мой начальник оперативного отдела прибыли в имперскую канцелярию. Со стороны Фоссштрассе был укрытый ход в подземный город, в котором жили и работали сотни людей. Проверка следовала за проверкой; наконец, подавленный всем виденным, после перехода по коридору, который мне показался бесконечно длинным, я очутился в так называемом адъютантском убежище.

Генералы Кребс и Бургдорф приняли меня очень холодно и сдержанно. Я немедленно спросил, что, собственно, затевается и почему я должен быть расстрелян. На основании обстановки прошедших дней я четко и ясно мог доказать, что мое КП часто находилось только в 1—2 км от передовой и что перенос КП в Дебериц был бы величайшей глупостью. Оба генерала должны были признать, что, очевидно, произошло какое-то недоразумение. Они стали значительно любезнее и обещали немедленно выяснить вопрос обо мне у фюрера.

О положении корпуса я мог доложить генералу Кребсу только одно: приказ 9-й армии об отходе с боями в район Ке-нигс-Вустерхаузена принят к исполнению и движение начнется примерно через четыре часа. Попутно я добавил, что перед отъездом с КП корпуса мне доложили о появлении русских танковых авангардов, которые были замечены невдалеке от КП корпуса в Рудове. Это могло затруднить отход обеих северных дивизий.

Генерал Кребс ответил мне, что приказ 9-й армии должен быть немедленно отменен — задачей для 56-го танкового корпуса может быть только оборона Берлина. Оба генерала немедленно пошли с докладом к фюреру.

Я поручил моему начальнику оперативного отдела предупредить об отмене приказа начальника штаба корпуса. После телефонного разговора начальник оперативного отдела майор Кнаппе доложил мне, что корпусом получена телеграмма, согласно которой я снят с должности и командование корпусом поручено генералу Бурмейстеру.

Мое возмущение было безгранично... Судьба, постигшая в прошлом многих моих товарищей, сегодня коснулась и меня. Стоило какому-нибудь слуху дойти до фюрера или военной операции окончиться неудачно (зачастую даже без вины командира, который ею руководил), или гаулейтеру, а то и другой политической фигуре ощутить потребность высказаться о каком-нибудь командире, как на основании всего этого без проверки немедленно делались выводы. Никто из придворной клики не осмеливался выступить в защиту обвиняемого, боясь потерять свое собственное положение. Что произошло с немецким офицерским корпусом, в котором ранее никто не смел затронуть честь другого?