Array Сборник - Великие русские женщины. От княгини Ольги до Терешковой

После войны Плисецкая уже танцевала в Большом театре и получила собственное жилье – комнату в густонаселенной коммунальной квартире. Майю узнала вся страна после ее партии в балете «Раймонда». Фотографии молодой талантливой балерины были напечатаны в «Огоньке» рядом с другими любимцами публики, футболистами московского «Динамо». И сразу посыпались письма. На протяжении всей карьеры Майя Михайловна постоянно чувствовала силу этой непобедимой человеческой привычки – писать кумирам. Один из ее друзей, режиссер-документалист Василий Катанян-младший, в 1960-е годы записал в дневнике: «Плисецкая получает кучи писем от поклонников. Среди них есть просто идиотские. Сегодня выкидывала».

Времени на отдых балерине всегда не хватало (Плисецкая, 1958)

Для балетного мира «Лебединое озеро» всегда было важнейшим произведением, и Майя считала образы черного и белого лебедей экзаменом на профессиональную пригодность. И, конечно, его она сдала на «отлично». Самые разные люди, в том числе и очень известные, осыпали ее комплиментами (как, например, кинорежиссер Сергей Эйзенштейн, попросивший знакомую балерину «сказать Майе, что она блистательная девица»). Кроме того, приглашение на «Лебединое озеро» с Плисецкой оказалось беспроигрышным подарком для зарубежных гостей, от принца Камбоджи и шаха Ирана до маршала Тито, Мао Цзэдуна и Индиры Ганди. Балетные спектакли для сильных мира сего были приятным ритуалом, а для артистов – зачастую стрессом. Танцевала Майя и для Сталина – в 1949 году, в день его семидесятилетия. Она выступала для человека, виновного в смерти ее отца: «Только бы не упасть, поскользнувшись. Это единственное, о чем я думаю. Как станцевала, хорошо, плохо ли, не понимаю. Но устояла, не грохнулась. Слышу глухие аплодисменты… Кланяюсь, натужно улыбаюсь и, как приказали, не задерживаясь, ныряю в приоткрывшуюся белозолотую дверь. Ловлю себя на мысли, что опустила при реверансе глаза в пол. Признаюсь через годы – встретиться взглядом со Сталиным мне было просто страшно. Интуитивно».

Основой союза композитора и балерины стало глубокое сильное чувство (Щедрин и Плисецкая, 1965)

Близость к власти не давала Плисецкой никаких бонусов: зарплата в Большом театре была минимальной, и балетный хлеб давался тяжело – травмами, болью, выступлениями на таких холодных сценах, что приходилось надевать дополнительные трико (после чего поклонники решали, что Плисецкая растолстела). Несколько лет она была невыездной. Для Майи были мучительны периоды, когда Большой театр отправлялся в заграничные турне, а она и еще несколько «забракованных» оставались дома. Ее изводили невозможность показать миру свое искусство и мысль о том, что ей почему-то не доверяют, хотя у нее никогда не было идеи сбежать из СССР. При этом Плисецкую приглашали на правительственные приемы, и она не отказывалась, надеясь достучаться до начальственных умов; но заканчивалось все только завистью жен партийных функционеров к ее изысканно-театральным нарядам и комплиментами вроде бесхитростного хрущевского: «Сколько раз издаля вас видел, вблизи хочу поглядеть. На сцене вы большая, видная. А тут – тощий цыпленок». Когда запрет на зарубежные поездки коснулся и ее брата Александра, также работавшего в Большом, она в отчаянии выдвинула ультиматум: если брата не пустят на гастроли, она уйдет из театра. Ее попросили сдать пропуск. Но в итоге, конечно, не уволили.

«Добро помнила и помню. Никому никогда не завидовала. Своим делом жила. Балетом жила. Другого ничего в жизни я делать толком и не умела»

В конце 1950-х ситуацию удалось переломить, и Майя триумфально выступила в Америке; она стала звездой мировой величины. Одна из рецензий в американской прессе заканчивалась словами благодарности Хрущеву за то, что разрешил ей выехать: «Spasibo, Nikita Sergeevitch!» А сам генсек при встрече отечески похвалил: «Молодчина, что вернулась. Что меня в дураках не оставила. Не подвела, значит. Я в тебе не ошибся…»

Родион Щедрин и Майя Плисецкая (1968)